Владимир Кудинов - Сполохи

— Юлик… Юлик Кучинский.

И разорвалось время жизнеутвердительным благовестом — это закричал молодой петух!..

Ночь зачала и родила от теплого дождика утро, промытое и румяное.

Всякий день несет перемены в природе. Поднимаются травы, цветут кипрей и зверобой, отцветают шалфеи и нивянки; в молодом широколиственном лесу, что растет по крутой террасе реки, в зарослях кленов, дубов, орешника и бересклета, присматривается к миру птичья молодь, разное мелкое юное зверье, от землеройки до лисицы.

Цветы, занимающие поле сразу за околицей, открываются ночью, они приветствуют сырую прохладу, ловят шорохи, брех собак, различают голоса петухов — цветы слушают ночь. В полнолуние и жаворонковой ранью видно, какой они удивительной синевы. Потом, в час зябкого рассвета, цветы на глазах наполняются голубизною. Это цветет лен.

А время цветения жита?.. а клеверов?.. а картошки?!

И душою овладевает благодаренье неизвестно к кому и отчего, дух захватывает, сердце бухает, и с его ударами поднимается толчками над раздольной поймой доброе солнышко.

Стоит только увидеть это — цветущее поле, круто падающий к пойме лес, заливные луга в тумане и росах, — стоит всего лишь раз увидеть все это в косых лучах восходящего солнца, чтобы понять, что ты живешь на земле.

Будет осень. Будет тяжело и нерушимо лежать у горизонта река. Поля будут убраны, на колхозный двор притянут «Беларуси», усталую, с выплавленными подшипниками и разорванными передачами картофелеуборочную технику. На лесных пеньках с легким сердцем поселятся веснушчатые опенки. Разверзнутся хляби небесные. По опавшей листве будет видно, как бежали с кручи потоки воды. Будет сыпать крупа, дуть стылый ветер, играть метелица. Все это будет — вот и дай-то бог.

Без майки, в сандалиях на босу ногу полоскался этим утром Кучинский у кадки со свежей водой. И любо-дорого было глядеть на него — столько в нем было неистребимой радости и здоровья.

Кучевые редкие облака, заросшие кувшинками старицы в лугах, плеск плотвы и красноперки в дымной воде, удар леща на реке, росные травы и женщины, идущие через них, подоткнув подолы, лесные черничники, рябчик в березах, крик петуха, бусел на стрехе — первый философ этой земли, крапива у забора, могучая, как конопля, боровой гриб меж елок и папоротников — еще один мудрец-отшельник, летняя теплынь, вчерашний сеновал и Юлий Кучинский составляли в это утро единое целое.

А ведь ночь провел без сна, просидел у костра со Значонком, потом гнал «газик» сотню верст до Чучкова.

Теперь же предстояло объехать до наряда, до семи утра, бригады.

Кучинский полоскался у кадки, ополаскивался у рукомойника, говорил восторженное «бр-р…», распевал простенькую песню: «Начто бабе огород, коли баба стара…»

Милая душа Кучинский! — да в огороде и впрямь баба, Валя Стельмашонок, собирает к столу мокрые огурцы, и боковым зрением ты видишь ее крепкие ноги, но не видишь мокрых глаз (конечно, — между нами говоря, — дело это обычное, но все же…).

А между тем ночь у Вали была тоже бессонной. Валя все ждала: вот блеснет далекий свет в окошке и она будет гадать — зарница это или нет, она будет твердить себе: «Зарница, конечно, зарница… Разве ты не видишь, дурочка?..», она будет твердить себе это, радуясь лучу, полоснувшему по потолку; потом послышится покойное урчание мотора, вот стихнет, все погрузится вновь в темень, калитка скрипнет, легкие шаги — и она встанет, нет, она прежде встанет, дверь откроет, впрочем, дверь не заперта, встретит у порога: «Да, я дрожу, мой милый, я в одной рубашке, а тут еще бретелька съехала, мне зябко — и я дрожу».

Но он приехал поздно. Словно бы забыл о ней. Что с того, что ему пришлось выпить рюмку, что ГАИ проводит месячник по безопасности движения и он не рискнул ехать прямо из-за стола, что он не мог в конце концов оставить старика одного?..

С полотенцем на шее Кучинский пошел к себе одеваться. И в полуботинке нашел вдруг новую «листовку»: «Валентина — си, Кучинский — ноу!»

— Что за демонстрации трудящихся, — в замешательстве пробормотал он. — «Знак Зорро», «Черная метка»… — Взглянул на спящего в соседней комнате Димку. — Вот хорек! — в сердцах добавил он.

— Юлий Петрович, завтракать, — позвала с веранды Валя.

Завтракали молча и вели молчаливый диалог.

«Ну что?.. что?.. что?..» — спросила глазами Валя.

«Листовку, знаешь, нашел».

«Ты не торопился…»

«Ну как не торопился…»

«Не спорь: ты не торопился. И не сердись, но мне нет никакого дела до твоей ГАИ. И я знала, я всю ночь знала, как тебе было плохо.

Ночью стояла высокая луна, но несколько раз занимался дождик.

Не вздумай смеяться — я расскажу одну историю. О том…»

«…как у попа была собака?»

«Да. Только не у попа, а у нас. Не надо смеяться, я предупреждала тебя. Стань хоть ненадолго послушным и серьезным, чего тебе стоит, ты же умница.

В сорок седьмом году мой отец по вербовке уехал в Донбасс. Писал он редко, но вдруг писем не стало совсем, а наша собака отказалась от еды. Она лежала в будке и тоскливо глядела перед собой красными глазами. Я видела, как порою по ее телу проходила дрожь. Потом она пропала на день-два. Позднее мы узнали, что она бегала в местечко, чтоб покусать вербовщика. А вскоре она издохла. И лишь потом папины товарищи сообщили нам, что месяц назад — когда все это и случилось с собакой — его засыпало в лаве…

Кстати, в наших лесах рубили крепежную стойку для донецких шахт. Видишь, своя сосна не помогла… А вербовщика, наверное, ты знаешь. Сейчас он работает в паспортном столе».

«А, знаю! Вручая девчушкам паспорта, он всегда взволнованно говорит: «От души желаю вам поменять фамилию!»

«Да, он самый. Славный дядечка. Только вот судьба нас худо повязала… С какой это я стати полезла в холодильник? Вконец рехнулась дуреха: это ж я ищу в нем перец. Ты любишь салат с молотым перцем больше, чем меня».

«Собака никогда не укусит беременную женщину…»

«Конечно. Но ты делаешь свои замечания, прости, невпопад. Словно бы расстаешься с личной свободой. Так вот, сегодняшней ночью я была как та наша собака. Я знала все. Я знала, что и как у тебя. Могу пересказать».

«Не надо».

«А может, мне хочется».

«Не надо. Или ты находишь для себя в этом удовлетворение?»

«Пожалуй… Иногда мне кажется, что существа более капризного и мстительного, чем женщина, нет на свете. Это верно?»

«Не знаю».

«Значит, верно. Скажи, ты тоже будешь развозить детские автоматы?»

«Вот уж чепуха!».

«Я знаю, что чепуха. Но ты любишь перец, ты не торопился, а я ждала».

«Дался тебе этот перец!..»

«Не смотри на меня, я некрасивая сегодня. Должно быть, у меня под глазами круги».