Владимир Кудинов - Сполохи

И вот изумленный прораб увидел свой бульдозер елозящим по тротуару улицы Берестяной.

— Какого ты здесь хрена, голубчик, делаешь? — едва сдерживая бешенство, спросил прораб, показав Пуньку скрещенные руки, что означало: остановись, высунься из кабины на пару ласковых…

— А! — просто отвечал Пунёк. — Консультация!.. — И показал на стоящий рядом дом с таким видом, будто мог чем-то поделиться.

— Какая еще такая консультация? — ошалело спросил прораб.

— Женская, — сказал Пунёк.

Прораб посмотрел на ближний дом и сразу все понял: в первом этаже размещалась консультация, окна были закрашены белилами только наполовину, и Пуньку с его высокого сиденья было, возможно, кое-что видать или он не терял надежды увидеть. И позабыл Пунёк о прорабе, о компрессоре и комиссии, опустил ножик и старательно принялся скрести голый асфальт, прогнав пешеходов на мостовую.

— Обормот, — устало сказал прораб и покрутил пальцем у виска. — Унюхал-таки своим безобразным шнобелем… — Но не выдержал и рассмеялся — прораб, в общем-то, был добрый человек.

Прораб был добрый, любил, наверное, Пунька, а еще больше его работу, будем прямо говорить, иначе отчего же он закатывал диспетчеру скандал, если на участок присылали другого бульдозериста? Казалось бы, радуйся, что на, сегодня избавлен ты от баламута, позвони на базу, чтоб я впредь его не присылали, пусть провалится со своими фокусами и мозгами набекрень в тартарары — вот он, новенький, любо-дорого глянуть — послушен и услужлив, глазами ест тебя, кивает-улыбается и даже «шнобель» у него и тот нормальный…

Да только не ходи принимать работу новенького: умудрится, засыпая траншею, зацепить на ровном месте люк водоканалтреста, разворотить кладку и шурануть в колодец земли пару кубиков. Вооружай, прораб, бригаду лопатами, ставь выбрасывать эту землю, набрякшую фекалиями, а сам, зажав нос, дуй в забегаловку, спасайся от бригады и жильцов квартала!..

Эх, было куплено однажды ружье, в день получки, в веселый день. Загремел Пунёк в магазин «Спорттовары», где приобрел ружье и коробку патронов (в те времена подобная музыка продавалась свободно, охотничий билет не требовался). И думать ведь прежде не думал обзаводиться ружьем, и на охоте ни разу ведь не был и быть не желал — и на́ вот тебе, братка, купил…

В магазине, как назло, подвернулся какой-то знаток, увидел, что Семен вертит в руках курковую «тулку», стал переживать за него. У «тулки» ж ни боя, ни виду, — говорил он. — Ворону не достанет… Доплати, — говорил знаток, — шестнадцать рублей пятьдесят копеек да возьми себе «ижевку». «Ижевка» от «тулки» — как небо от земли!..» «Как небо от земли?» — строго переспросил Пунёк и выбросил, можно сказать, псу под хвост все свои наличные деньги, шестьдесят пять рублей за ружье да за патроны там сколько-то.

Потом пошел во двор магазина, прилепил к сараю газету и пальнул по ней на двадцать пять шагов (ну, в это трудно поверить, хотя Пунёк клянется и, кажется, вполне искренне; а если палил, то как сошло безнаказанно?.. Впрочем, за шумом города тот, кому следовало расслышать, может, и не расслышал, да и кому могло прийти в голову, что здесь проводятся ружейные испытания?).

А приехав домой, радостно сказал с порога Зойке: «Хенде хох!» — и завалился спать.

Как бы то ни было, а наутро он обнаружил в хате ружье и не обнаружил получки. Рассерженная Зойка выпроводила его на работу без обычной «ссобойницы» (то есть без завернутого в газету хлеба с салом и парой зубков чеснока), без обычных двадцати четырех копеек на пиво. И поделом, конечно.

Ехал поездом до города, автобусом до базы, гнал свой бульдозер проспектом и улочками, грелся у печки в будке строителей и все думал: что же делать с чертовой дубальтовкой? В магазин обратно снести, продать кому за бесценок, свояку подарить?..

Но вот пришел прораб и велел засыпать траншею в частном саду, пока мороз не сковал окончательно разрытую землю.

— Вручную засыпай, — буркнул Пунёк. — Чего тебе стоит? Пошли девчонок… В саду, я знаю, по смете ручные работы заложены. Где я там повернусь среди яблонь и кустов?

Все это было верно. Но знал Пунёк и то, что слова его никакого впечатления на прораба не произведут. Иванов и Петров с лопатами не повернутся, а Пунёк повернется.

— Ты поедешь или нет? В последний раз спрашиваю, — грозно сказал прораб.

— Не поеду, — сказал Пунёк.

Однако поднялся, взял с теплой железной печи рукавицы и, не оборачиваясь, вышел, сел в трактор, стрекотнул мотором и укатил.

Пунёк нашел нужный ему сад, выбрался из кабины и стал ходить вдоль траншеи, раздумывая, с какого боку лучше начать. Стояли здесь молодые яблоньки, корней двадцать, наверное, было, кое-где стволы деревьев были присыпаны землей. Траншею кончили копать накануне и сразу же в нее бросили трубы.

Медлить, конечно, не стоило — возьмется хороший мороз и останется траншея незасыпанной до самой весны.

Пока Пунёк глядел траншею, из дома вышла какая-то бабка в длинном пальто и стала глядеть на него самого. Пунёк понял, что это хозяйка.

— Засыпать, что ли? — равнодушно сказал он и кивнул на траншею. — Прораб велел договориться с вами.

— А можно? — с надеждой сказала бабка.

— А почему ж!.. Три рубля… — Пунёк бесстрастно цыркнул слюною под ноги и отвернулся.

О, он прекрасно понимал, что троячка уже у него в кармане, что и сегодня вечером можно будет поговорить кое о чем с друзьями! Много ли для счастья надо, и душа запела, и он отвернулся, опасаясь выдать себя. Жизнь, можно сказать, была неплохо устроена…

Бабка вынесла трешку, и Пунёк, что называется, засучил рукава. Он любил работу, трудно было только начать, он любил работу и забывал за ней обо всем на свете. Он и без бабкиных денег сделал бы все на славу, она сама подвернулась, бог с ней!

Потом пришел прораб, постоял за забором, покурил и молча ушел.

За делом Пунёк позабыл совершенно о времени. И не заметил, как наступил обеденный перерыв, как прошли в вагончик сварщики, слесари, трубоукладчики, изолировщики, геодезисты.

«Ладно, — сказал он себе, поняв в конце концов по солнцу, что уже давно перевалило за полдень. — Ладно!.. На обед нам Зойка все равно не дала — поработаем без перерыва. Закончим траншею — смотаемся на базу, у нас сегодня праздник».

На Зойку, понятно, он не был сердит, ее дело бабье, справедливое, чего ж тут сердиться. И если с утра он еще и поругивал себя, то теперь и себе все простил окончательно.

Так работал он и так думал, пока не увидел у забора дорогую свою подругу Зою. Недовольно остановил машину и не спеша пошел к ней.

— Ну, чего ты? — сказал он.

— Вот, — ответила Зоя, — привезла поесть… Я ходила туда, — она кивнула в сторону вагончика, — сказали, что ты тут.