Владимир Кудинов - Сполохи

Всю жизнь трудился, вон какой дом, Алеша, своими руками построил. Я ничего не скажу, зять человек трезвый, хорошо получает, и дочка не с пустыми руками возвращается из поездок. Но кто им помог стать на ноги, кто столько лет ютится со старухой в одной комнате, сдавая остальные?.. Это сейчас дом пустует, потому что у студентов трудовой семестр, а две семейные пары одновременно взяли отпуск, уехали в деревню… Кто, спрашивается, стоит в очереди на машину, как не я? Мне-то она на хрена, для зятя стою, потому что зять отпишет, видать, свою старую Ольге.

И вот, представляешь, придет какой-то хлыщ на все готовенькое, с наше б ему в начале жизни хлебнуть, заразе такой…

Что было Алексею в этих признаниях старого человека, в этой странной мешанине истинной жизни и сущей муры, уже не существующих здесь, как видно, раздельно? Он и сам толком ничего не знал. Он расслабленно сидел на скамейке, слушал Николая Герасимовича, думал, что электронные свахи, брачные приложения к газетам и бюро знакомств, о которых в печати развернулась сейчас оживленная полемика, быстро подыскали бы бедной Оленьке с ее формами, фарфором и сберкнигами достойную пару, избавили бы от ухищрений. Ведь все так просто: вот чем мы располагаем, докладываем начистоту, а вот чего недостает — мелочишки… М-да, социологи пишут, что семьдесят процентов браков по любви распадаются, количество же разводов среди браков по расчету практически равно нулю.

Николай Герасимович помолчал, заталкивая мокрый носовой платок в карман, потом закурил из Алексеевой пачки. И неожиданно предложил:

— Остался б у меня ночевать. Места ж хватит. Чего тебе та гостиница?

— Да нет, поеду. Пора уже, — ответил Алексей.

Старик с искренним сожалением покрутил головой.

И попросил, опять неожиданно…

— Тогда выручи меня как инженер… Забарахлила моя старенькая бритва. — Он провел ладонью по щетине. — Я бы сам сделал, но меня зять обычно выручает. А когда он приедет, кто ж его ведает. Я не могу, чтоб по утрам не бриться…

Он сходил в дом, принес электробритву «Нева», отвертку, масло в пузырьке и тряпочку.

— Вот тут надо вывинтить болтик и вот тут, — колупнул Николай Герасимович ногтем. — Чепуха на постном масле, а не поломка, просто почистить, наверно, надо.

Алексей, усмехнувшись про себя, разобрал бритву, зачистил гривенником контакты и смазал подшипники. Заработала…

…Минуло еще несколько дней безрезультатных поисков, и в субботу по совету новых сослуживцев Алексей поехал электричкой за город — поспрашивать там у людей, почитать объявления на станционных столбах.

По пути на вокзал получил на главпочтамте первое письмо от Светланки: дома все в порядке, дочки и слушаются и проказничают, Валька перемазалась губной помадой, а Надька наелась, ходит теперь красным. В детсаду обеим поменяли шкафчики, раньше, ты знаешь, шкафчики были в углу, около трюмо, а теперь у выхода. Воспитательница объяснила эту насильственную меру тем, что девчонки всякий раз, когда собирались на прогулку, задерживали группу, одевались позже всех — обе большие любительницы глядеться в зеркало. Словом, баба есть баба, и ничего тут не попишешь. Подозреваю, что они прекрасно понимают смысл своей фамилии и пытаются извлечь из нее определенную выгоду… Вчера весь вечер галдели, чтоб «сделала торт, как папа», а я, кажется, деквалифицировалась с тобою, но попробую в выходные…

И ни слова о себе, о том, что скучает, мучается без него и тому подобное — мысль изреченная есть ложь…

Да, испек он однажды торт, было такое мероприятие.

Красоткин не был привередливым гурманом, однако знал толк в кухне. По тем счастливым выходным дням, что удавалось провести в семье, под настроение он затевал великую готовку, выставив Светланку и дочерей за дверь, и из продуктов, которые удавалось найти дома, делал немыслимые комбинации. Валентина и Надежда Алексеевны, уловив чуткие запахи, расползающиеся по квартире, сгорая от любопытства, по нескольку раз заглядывали на кухню: «Что ты готовишь?» «Пищу», — давался ответ. «Пища» — вот и весь сказ, потому что у красоткинских блюд не было названий, а по наитию разработанные рецепты уже назавтра забывались. И вот ведь штука, думал Красоткин, пища-то получалась превосходная. Или дуракам везет?..

Светланка работала плановиком в управлении, сидела безвыездно, это он, Красоткин, мотался по всему Северу, представляющему геологический интерес, по поисковым и разведывательным экспедициям, по строящимся и действующим рудникам. И как-то она решила съездить в соседний город, километров за семьдесят, к какой-то гениальной портнихе и заказать пальто. Кажется, это была единственная с а м о с т о я т е л ь н а я ее отлучка из дома за все годы.

Светланка уехала ранним утром, уехала до вечера, и Алексей, послонявшись по тихой квартире — дочки еще спали, — решил соорудить для них торт. Такой, какой по большим праздникам всегда стряпала его мама.

Он ухлопал на этот торт целый день, перевел всю муку, яйца, да еще дважды бегал в магазин, все не хватало чего-то, и «наполеон» вышел гигантских размеров, вероятно, это был не «наполеон», а сам «мао». Уничтожать его помогали теща, тесть и собачка Трешка, и все равно чуть ли не три недели торт, порубленный на куски, сидел в холодильнике.

Светланка говорила: ты все в разъездах, дома бываешь мало, стены тебе не прискучили и оттого ты любишь всякую подобную возню.

Он же думал: мне бы на пароходе плавать. Я бы стал Великим коком на каком-нибудь «Петре Великом». Все команды пароходства вели бы за меня борьбу. Это льстило бы, конечно, но я не изменил бы своей первой посудине, на которой успел поштормовать в далеких плаваньях, сходить на Мартинику, чтоб попить кофейку, а в Кейптаунском порту, пока поправлялся такелаж, на берег был отпущен экипаж, и клеши новые, полуметровые… ну и так далее, по известным песням юности.

Светланка позвонила тогда из Города Портнихи: встретишь?..

От вокзала до дома было всего пятнадцать минут трамваем, а тут же дочки…

Он оставил их на соседку, поехал на вокзал, ждал поезда на дощатом перроне — в их городе все тротуары были дощатые.

Пропыхтел паровоз, Алексей увидел в освещенном окне Светланку — как она, переговариваясь с какой-то попутчицей, пробирается к выходу с авоськами в руках, накупила, разумеется, всякой дребедени.

Светланка заметила его, когда сошла уже на перрон, бросилась на шею. Словно вечность не виделись… Не бросалась, когда возвращался из недельных командировок, рада была и не скрывала радости, но не бросалась, осторожно касалась лишь улыбающимися губами его щеки.

Вот и сейчас, в этом письме лаконичное: «целую» — и все, никаких-таких «горячо», «дорогой» и прочее…