Руслан Тотров - Ритмы восхода

— Когда же он угомонится, этот Бибо? — говорили они друг другу. — Когда же он угомонится?

Бибо не слышал их. Он шел в конец улицы, где его ждали приятели, усаживался с ними на плоский камень, закуривал. Они сидели, негромко разговаривали, курили, и над ними сизыми клубами расплывался табачный дым. А солнце медленно заходило за скалы, крася их густым малиновым цветом. И облака на западе становились малиновыми, тяжелели, оседали на замутившиеся уже снеговые вершины.

С севера, со степей дуло тихонько чуть пряным ветром, пахло травами. Воздух набухал, синел, по земле ползли, извиваясь, странные тени. И, вдруг, быстро, быстро начинало темнеть. Терялись в небе верхушки деревьев, смазывались контуры гор, и только на западе, из-за скал выбивались еще неяркие солнечные лучи. Но облака в той стороне уже гасли, чернея, как головешки в догорающем костре.

Бибо сидел, сложив руки на коленях, опустив плечи, и как-то очень приятно ощущал силу, таившуюся в них. Он все курил, и огонек сигареты подсвечивал его лицо, крупное, безмятежное. Думалось ему о хорошем, отчего он иногда улыбался самому себе. Приятели говорили о чем-то, что-то рассказывали, но он был невнимателен, рассеян. Ему хотелось сидеть вот так, слившись с воздухом, с небом, и молчать.

Становилось совсем тихо. И тишина эта была удивительна, хоть в селе и днем не бывало шумно. Где-то сперва по одной, потом все разом распевались лягушки. И слаженный хор их был единственным, что звучало на земле. Бибо слушал лягушачье пение и посмеивался: ему нравилась их старательность. И он не хотел уже молчать, его так и подмывало сделать что-то шумное, веселое. И он вскакивал неожиданно, кричал приятелям:

— Вы слышите этих жаб? — кричал он и размахивал руками. — Они поют мои песни! Это я научил их! — он хохотал, тормошил приятелей, и приятели тоже смеялись сперва неохотно, потом дружней. А Бибо, схватив их за плечи, тащил по улице, распевая во все горло.

— Ой, уарайда, уарайда, — пел он самозабвенно.

— Уарайда, ой, — подпевали ему приятели. Они не могли не подпевать ему.

На улице появлялись люди. Шли, громко разговаривая, в клуб, в кино. Толпились на площади перед входом, у билетной кассы. А Бибо, обняв приятелей, стоял поодаль и все пел, пел. И люди, проходя мимо, улыбались, потому что он умел петь, и они были не прочь послушать его. Но в клубе звенел звонок, и все спешили в зал.

Бибо очень любил кинокомедии. Но он умел и в серьезных фильмах найти смешное. Он смотрел на экран и выискивал, над чем бы тут посмеяться, а найдя, толкал в бока приятелей, громко, на весь зал хохотал.

— Смотрите на этого длинноносого, — кричал он, показывая пальцем, — смотрите, какие у него усы!

Все вокруг сердились, шикали на него.

— Иди на улицу и вопи там, сколько сможешь, — говорили ему. — Не мешай смотреть, ты здесь не один.

Это удивляло его, ведь у длинноносого были такие уморительные усы. Над ними можно было смеяться до упаду. И он пытался объяснить это людям, но его не желали слушать. А кадр мог смениться и попробуй отыщи тогда где-нибудь, в другом месте, такие усы. И Бибо торопился, призывая в свидетели своих товарищей.

— Ведь это смешно, — говорил он им.

— Смешно, — боязливо соглашались они. Им не хотелось навлекать на себя гнев публики.

— Ну, и давайте смеяться, — радовался Бибо. — Чего вы ждете?

— Ты хоть мать свою пожалей, — укоряли его рассерженные женщины. — Не позорь ее.

Бибо умолкал, внимательно досматривал фильм, но ему было скучно.

— Не пора ли тебе остепениться, сынок, — вздыхала мать, когда он являлся домой на своем тракторе. А Бибо хватал ее на руки и кружил по двору, распугивая кур. Она вырывалась, но не могла даже шевельнуться в его здоровенных лапах, тянула его за волосы, а он все хохотал и кружил ее по двору.

— Хочешь прокачу? — спрашивал он. — Хочешь? Сядем вместе на трактор и поедем. И я буду поворачивать, куда ты скажешь.

Мать ворчала, оправляя косынку, но не могла не улыбнуться, глядя на него. И столько любви она видела в его глазах, что ей хотелось тихонько всплакнуть от счастья. И чтобы скрыть это, она начинала возиться по хозяйству, или что-нибудь шить. Но Бибо ходил за ней по пятам и, дурачась, мешал ей. Она смеялась, гнала его палкой, потом, вдруг, вздыхала.

— Женился бы ты, — говорила она. Ей так хотелось успеть еще понянчить внука. — Неужели никто из девушек тебе не нравится?

Бибо снова принимался хохотать — на этот раз притворно, потому что была девушка, которая ему нравилась, очень хорошая девушка. Звали ее Заремой, но, кроме имени, он ничего толком о ней не знал. Иногда он видел, как она проходила по улице, стройная, недоступная. Оттого, что все на нее смотрели, она опускала голову, глядела из-под приспущенных ресниц вниз и всегда торопилась.

Но Бибо успевал заметить ее ярко-синие глаза и брови, черные, прямые. Она была так же совершенна и невесома, как сверкающие весенние облака. Он удивлялся легкому изгибу ее спины, шее, тонкой, чуть розоватой от солнца. Ему нравилось в ней все: и как она ходит, и то, что она ни разу не взглянула на него. А он мог смотреть на нее бесконечно. С утра до вечера.

— Вот девушка, на которой я бы женился, не раздумывая, — сказал он как-то своим приятелям. А Зарема шла мимо, не замечая их.

— Ха-ха, — засмеялись приятели. — Она только и ждет, чтобы ты на ней женился.

— Почему вы смеетесь? — спросил Бибо.

— Потому что ты — это ты, а она — это она, — ответили приятели.

Ему не очень понравился их ответ. Он решил все узнать сам и, догнав Зарему, заговорил с ней. Ему было что рассказать, и он, не медля, выложил ей, как приятно бывает смотреть на нее и какая она вся удивительная.

— Как небо, — сказал он, улыбаясь. — Как небо, когда на нем нет ни одного облачка.

А люди с любопытством смотрели, поражаясь нахальству этого парня. Уж они-то знали наверняка, что Бибо останется с носом.

Так оно и получилось. Зарема шла, не замечая его. Казалось, она не слышит ни его слов, ни топота его сапог. Она шла себе и молчала, как будто была одна и кроме нее в селе не осталось людей. А Бибо все говорил, говорил. Он знал, что ей приятны его слова. Почему приятны, он не смог бы объяснить, но так ему казалось. И он жалел, что дом ее приближался слишком быстро.

Зарема ушла, не сказав ни слова, но зато он познакомился с ее братьями-близнецами Лова и Батрадзом. Бибо нашел их на узком мосточке через ручей, где они возились в пыли. Оба они были черные, глазастые и одинаковые. Они брали с земли горячую тонкую пыль и посыпали ею друг другу головы. Им так нравилось их занятие, что они даже не заметили Бибо.