Пётр Лебеденко - Черные листья

В комнату вошел начальник участка Каширов Кирилл, остановившись у стены рядом с дверью, молчал, слушая эту перепалку. И никак не мог избавиться от мысли, которая не давала ему покоя. «Какого черта они тут раскудахтались? — думал Кирилл, не в силах справиться со все возрастающим раздражением. — Их что, без Павла Селянина заест тоска? Или они и вправду верят, будто его уход из бригады станет для них великой потерей? Шумят, вроде переживают трагедию…»

Он даже себе не хотел честно признаться, что сейчас остро завидует Павлу. Это чувство унижало его в собственных глазах, и Кирилл отмахивался он него, как от назойливой мухи. «Чему завидовать-то? — спрашивал он у себя. — Этой вот показной привязанности друг к другу? Примитив!.. Или тут есть что-то другое?»

Он, конечно, знал, в чем заключается это другое. Вот окажись сейчас Кирилл Каширов на месте Селянина, встань и скажи: «А знаете что? Так сложились обстоятельства, что я вынужден с вами расстаться… Привык я к вам, нелегко мне будет на новом месте, но так надо…» Кто у него о чем-нибудь спросит? Кто хоть чуть-чуть встревожится, кто выскажет хоть какое-то сожаление? Может быть, явно и не покажут своей радости, но что большинство из них вздохнет с чувством облегчения — в этом можно не сомневаться. Значит, Кирилл Каширов чужой для них человек? Но почему? Почему чужой? Почему между ним и вот этими людьми, которые искренне не хотят расставаться с Селяниным (Конечно, искренне! Чего уж тут фальшивить перед самим собой!), не протянулась такая же прочная нить, какая соединяет их с Павлом?

Можно, наверное, найти всему этому простое объяснение Кирилл Каширов — начальник, он по долгу службы не имеет права быть каждому из этих людей обыкновенным другом, питать к кому-то из них какие-то особые чувства. Возникни что-либо подобное — и это сразу выльется в панибратство, в похлопывание по плечу. А кому это нужно? И зачем?

Такое простое объяснение могло Кирилла и устроить, но он понимал: тут тоже самообман, тут тоже фальшь. Никто ни Тарасова, ни Кострова по плечу не похлопывает, а между тем нити, связывающие их вот с этими людьми, довольно крепкие. Значит, дело не в панибратстве, дело в самой сути человеческих отношений. Ни Костров, ни Тарасов, ни Павел Селянин ничего искусственно не ищут, эти человеческие отношения, видно, в них самих, в их душевном настрое.

— Значит, они там еще и воду варить будут? — говорил Лесняк. — Селянин — варяг? Слушай, Пашка, чихни ты на них с высокой колокольни — и делу конец! Понял? Есть такая штука, как собственное достоинство. Получается цирк на сцене: к ним приходит человек, который любого Никиту Комова заткнет за пояс, запросто его засунет туда, а Никита Комов куражится: «А-а, варяг пришел, на готовенькое! Может, вас с музыкой встретить? Коверчик вам под ноги подстелить?» Да я его, типа, за эти слова…

Он сжал кулаки, но вдруг на полуслове умолк, и всем стало ясно: у Лесняка неожиданно возникла идея, и сейчас он ее выдаст. Он мельком взглянул на Павла и сразу же перевел взгляд на Федора Исаевича.

— Что там у тебя? — спросил Руденко.

— А вот что: я иду к Симкину вместе с Селяниным. Не возьмет Симкин обоих — не получит ни одного Точка! Без запятой!

— Это как же понимать? — Руденко свел широкие брови и повторил: — Это как же понимать? Кто минуту назад говорил о штрейкбрехерстве? Кто тут толковал, что бригада — есть бригада?

— И я об этом толковал, — ответил Лесняк. — И все мы тут толковали, что друг другу не чужие. Слыхал, бригадир, о чем сказал Селянин? Ему там будет нелегко. А? Может, вдвоем нам там будет легче? Как ты думаешь, Смута? А ты, Бахмутов? И ты, Петрович? Ну, чего молчите?

Кирилл, словно преодолевая препятствие, тяжело шагнул к столу, за которым расположился Руденко. Он внешне спокойно спросил, обращаясь непосредственно к Лесняку:

— А кто тебя туда зовет? И в качестве кого ты собираешься туда направиться — в качестве личного телохранителя?

Лесняк вначале вроде бы оторопел. И если бы он не уловил в голосе Кирилла насмешливых ноток, ему, наверное, трудно было бы ответить что-либо вразумительное. Однако эти нотки неприятно задели Лесняка, и он, не долго раздумывая, сказал:

— Во-первых, товарищ начальник, и Селянина туда никто не зовет. Так? А во-вторых, мы отлично знаем самого Селянина. Слишком уж он бывает деликатным, и когда потребуется, не всегда сможет дать сдачи. Значит, пускай идет…

— …на растерзание зверям? — все тем же насмешливым голосом перебил его Кирилл. — И не думаешь ли ты, что своими фокусами унижаешь Селянина? Ему, мол, позарез нужна нянечка… Это во-первых. А во-вторых, кто и с каких пор установил порядок, когда каждый из нас по своему усмотрению может в любое время самостоятельно решать, где он должен работать? Не кажется ли тебе, что это пахнет грубым нарушением дисциплины?

— Не кажется! — отрезал Лесняк.

А Смута неожиданно добавил:

— Не пирожками же он идет туда торговать, а, обратно же, работать в лаву… И, обратно же, не в чужую, а в нашу шахту. Вот так все это понимать надо, товарищ начальник. Просто понимать надо, без всяких-яких…

— Сам товарищ Селянин тоже так думает? — не глядя на Павла, спросил Кирилл. — Он, как член шахткома, тоже ничего предосудительного во всем этом не видит? Ему действительно нужен телохранитель?

Павел ответил не сразу. Хотя предложение Лесняка и было для него неожиданным, он ему искренне обрадовался. Конечно, Кирилл передергивает — разве речь идет о том, чтобы Павла кто-то опекал? Виктор наверняка имеет в виду совсем другое: они тут научились понимать друг друга без слов, и коль уж ему, Павлу, поручают большое дело — хороший помощник будет нелишним. Черт его знает, как там у Симкина все сложится. Павел многих шахтеров на участке Симкина знает, его тоже многие знают, но это не то, что надо. И на первых порах Павлу действительно будет нелегко.

Правда, можно войти и в положение Кирилла. Иногда Кирилл смотрит на Лесняка так, будто Виктор вообще не имеет для него никакой цены. Но это уж такой у Кирилла паршивый характер. Боится лишний раз сказать о человеке несколько добрых слов — это, мол, человека портит. А в действительности-то Кирилл отлично цену Лесняку знает и отпускать его со своего участка ему не хочется.

— Чего же вы молчите, Селянин? — теперь Кирилл смотрел только на Павла и ждал, что тот ответит. — Вам и вправду безразлично, что бригаду Федора Исаевича может залихорадить? Ведь так, как заявил Лесняк, могут заявить и Бахмутов, и Смута, и другие… Не пирожками, мол, уходим торговать, а работать… И пойдут: один — к Симкину, другой — к Голубеву, третий — слесарить или плотничать. А как же бригада?

— Не надо упрощать, Кирилл Александрович, — сказал наконец Павел. — По-моему, вы сами хорошо понимаете, что дело не в нянечках, о которых вы говорите, а в том, что дальнейшая судьба «УСТ-55» никому из нас не безразлична. И если по-честному — то помощь такого шахтера, как Виктор Лесняк, мне очень пригодилась бы. Если Федор Исаевич его отпустит, я буду ему очень благодарен. А с Андреем Андреевичем Симкиным я договорюсь…