Пётр Лебеденко - Черные листья

Наконец появился и Павел. Отвернувшись, будто от ветра, буркнул:

— Привет, Виктор.

Лесняк сказал:

— Чего рыло отворачиваешь? Стыдно?

— Стыдно, Виктор. Замерз?

— Нет, от жары таю. Видишь, мокро подо мной. Жир топится.

— Ну, прости. Виноват.

— Паразит, — бросил Лесняк. — Закоченел из-за тебя. Айда, вон автобус.

Ни начальника участка Симкина, ни бригадира Богдана Тарасовича Бурого в нарядной еще не было, но слух о том, что двое от Руденко направлены на участок Андрея Андреевича, уже прошел. За минуту до того, как появиться здесь Селянину и Лесняку, Никита Комов говорил:

— Присылают, значит, для того, чтоб нам соплёнки вытереть. Так, мол, и так, тямы у вас самих ни на дробинку, и посему советуем у разумных людей этой самой тямы поднабраться. А у каких, спрашиваю, людей? Ну? У тех, которые Усте от ворот поворот дали, так как она, видите ли, помешала им в передовиках ходить. А теперь — извольте бриться! Учить нас идут…

Кто-то сказал:

— Ну, начальство еще понять можно: эксперименты с кадрами и прочее. А эти, что топают к нам? Совесть у людей должна быть? Совесть, говорю, есть у них, или как? На чужом горбу в рай ехать легко, а как людям в глаза смотреть?

— Ха! — Никита Комов взъерошил свою огненную шевелюру, усмехнулся: — Совесть! У таких совести, как у меня жиру на брюхе. Правильно я говорю, Семен?

Рабочий очистного забоя Семен Васильев, крепко сбитый, красивый парень, ответил:

— Жиру у тебя действительно маловато, Никита. Но, наверное, есть идея?

— Идея? Это можно. Встретим варягов с такими почестями, чтоб им было ясно: обойдутся здесь и без них. Репетировать будем? Или всё на ходу?

— Сработаем на ходу, — сказал Семен.

И в это время в нарядную вошли Павел и Лесняк. Виктор, оттеснив Павла на задний план, окинул взглядом сразу умолкнувших шахтеров и весело воскликнул:

— Здорово, братцы! У вас тут, как в раю: тепло, светло и мухи не кусают…

Никита Комов без улыбки ответил:

— А ты в раю был? Откуда знаешь, что там и как?

Семен добавил:

— Таких субъектов в рай не пускают. Не заслужили. Такие приставлены к главному черту печки шуровать. И то под надзором — не испортили б чего…

— Значит, подобным типам и там не доверяют? — бросил Никита.

— Там тоже не дураки, — сказал Семен. — В людишках разбираются.

Послышался дружный хохот.

Павел смотрел на шахтеров и видел, что не так им сейчас и весело, что взгляды их настороженны и недружелюбны и что все они тут заранее договорились о «торжественной встрече». Ломают комедию, надеются: повернутся вот эти двое и уйдут, обиженные такой встречей. И все это придется перетерпеть, вот лишь бы Виктор Лесняк не сорвался. Виктор, конечно, настоящий товарищ — первый подставляет себя под удар, оберегая его, Павла. Он еще вчера говорил: «Ты теперь горный мастер, тебе зарываться нельзя. А мне — как с гуся вода. Я в случае чего и сдачи могу дать, я ведь с ними буду на равных…»

И опять — Никита Комов:

— А вы, собственно говоря, по какому сюда вопросу? Чего-нибудь тут потеряли? Или пришли и людей посмотреть и себя показать? Так я вам прямо скажу: спектакль не состоится. Правильно я говорю, Семен?

— Будь здоров! — ответил Семен. — И вообще…

— Что — вообще? — спросил Лесняк.

— И вообще мы тут не любим персонажей с подмоченной репутацией. Это я тебя имею в виду, дорогой товарищ Лесняк. О твоем приятеле тоже имеем что сказать. Или воздержаться?

— Зачем же воздерживаться? — заметил Павел. — Давай, Семен, выкладывай.

— Есть выкладывать. Мы тут не любим персонажей, которые из кожи вон лезут, чтоб славу заработать. Доходит, Селянин?

— Пока нет.

— Разъясним. «Товарищ Каширов пробил отбой» — чья работа? Или, может, это мы с Никитой всю вашу бригаду обгадили? Ну? Чего ж молчишь, Селянин? Когда из-за спины своей женушки камень в спину своей бригады кинул — весело было?

— Она тогда ему юбкой рот заткнула! — крикнул кто-то из горняков. — Чтоб от радости не запищал.

Виктор Лесняк был уже на пределе — Павел не мог этого не заметить. Он улыбался, но в его улыбке проскальзывало знакомое Павлу нетерпение ринуться в драку, и, кажется, чем больше Лесняк копил в себе это желание, тем труднее ему было сдерживать свои чувства. Стараясь не допустить с его стороны срыва, который еще больше мог накалить атмосферу, Павел сказал:

— «Товарищ Каширов пробил отбой» — это действительно работа моей жены, и я действительно ей помогал. Но весело мне не было.

— Каешься? — бросил Никита.

— Нет. И если бы все повторилось, я поступил бы точно так же. Тебя устраивает мой ответ, Комов?

— Устраивает. Потому что ничего другого от тебя и не ожидал. Ты, небось, и к нам заглянул затем, чтобы поводить туда-сюда носом — не вынюхаю ли чего-нибудь такого для своей женушки? Состряпает, дескать, статейку с моей помощью, глядишь — и на душе легче станет…

— Заткнись! — крикнул Лесняк. — Чего плетешь дурным языком?

— Подожди, Виктор, — сказал Павел. — Давай поставим все точки. Мы к вам, Никита, сюда не заглянули, а пришли работать. Я — горным мастером, Виктор Лесняк — таким же, как ты, рабочим.

— Бурные аплодисменты, — сказал Никита. — Все встают.

И все действительно встали и захлопали в ладоши. А Комов говорил:

— Еще бурнее, братва! Радость-то какая! Сто лет еще проживем, а такой радости больше не увидим. Спасибо вам, дорогие товарищи Лесняк и Селянин. Поклонимся, братцы, товарищам до самой земли…

Он низко поклонился, потом вдруг быстро направился к Павлу, подошел к нему совсем близко, остановился и холодно, жестко глядя в глаза его, спросил:

— А кто вас сюда звал, Селянин? Кто вам с Лесняком сказал, что мы без вас не обойдемся? Помнишь, когда тебя выбирали в шахтком, наша бригада тоже гамузом за тебя голосовала. Спросишь почему? А потому что думали: Селянин — человек скромный, Селянин — настоящий шахтер и настоящий товарищ. И главное — человек по-настоящему честный. Вот как мы о тебе думали, Селянин…

Никита на минуту умолк, и Павел заметил, как он болезненно поморщился. Наверное, опять схватило желудок — Павел знал, что Комов давно страдает этим недугом и скрывает его, боясь, как бы не запретили работать под землей.

Он сказал, искренне ему сочувствуя:

— Ты успокойся, Никита. Зачем нервы? Можно ведь поговорить и по-хорошему. Лучше скажи, отчего вы так против нас с Лесняком настроены? Хлеб мы ваш отнимаем, что ли?

— Скажу. — Ему все-таки удалось превозмочь приступ боли, и страдальческое выражение на его лице опять сменилось выражением жесткости и даже какой-то, удивившей Павла, непримиримости. — Скажу, Селянин. Тебе, правда, и самому следовало обо всем догадаться, но раз не доходит — придется объяснить. Вы с Устей что сделали? От ворот поворот? Пускай, дескать, с ней другие возятся, а нам гро́ши зарабатывать надо… Так я говорю?