Пётр Лебеденко - Черные листья

— Видите, Чувилов? — спросил он, глазами показывая на нависшую глыбу породы.

Тот туда-сюда покрутил головой и деланно-придурковато улыбнулся:

— Вижу, товарищ инженер. Штрек, кровля, берма, а там дальше — лава. Мы тут, товарищ инженер, не слепые, мы все видим. Или вы о ком, о чем, если, значит, в предложном падеже?

— Чего придуряться-то! — сказал Лесняк. — Чего кривляться! Горный мастер тебе о кровле, которая от одного чиханья рухнуть может, а ты — в предложном падеже… Грамматика!

— О ком, о чем вы, молодой человек? — все так же деланно-придурковато спросил Чувилов, — О грамматике? Вы, извините, учитель русского языка?

Павел сказал:

— Работать не начнем до тех пор, пока как следует не укрепим кровлю. Повторяю: никто до тех пор в лаву не полезет. Давайте, Чувилов, не терять времени.

Никита Комов и Семен Васильев стояли рядом с Павлом. Никита довольно громко, но словно бы лишь для Семена Васильева сказал:

— Понял, Семен? Начинаем с перестраховочки. Конечно, человека понять можно: ответственность, непривычное положение роли начальничка и тэ дэ… А может, просто дрожит за свою шкуру?

— Точно, — подтвердил Семен. — Сам подумай назначили начальничком, а тут вдруг кусок породы по черепку — стук. Даже покомандовать не успел Обидно, понимаешь?

— Обидно, ты тут в точку попал. А как ты думаешь, что товарищ инженер предпримет, если мы ему скажем: «Вы тут свои порядочки не устанавливайте, нам они нужны, как щуке зонтик в дождливый день. Мы есть шахтеры, а не дамочки из института благородных девиц, мы привыкли вкалывать, а не дрожать, как медуза на ветру». Как ты думаешь, что товарищ инженер предпримет, если мы к тому же добавим: «Кто по-вашему работать не хочет или не может, тот вправе отвалить на все четыре главных румба, как выразился бы уважаемый сын капитана Гранта, — задерживать мы не станем».

— Хотите, чтобы я ответил на ваши вопросы? — Павел повернулся к Никите и посмотрел на него не то насмешливо, не то зло — Никита этого не понял. — Ответить мне на них совсем не трудно.

— Ну-ка? — спросил Никита. — Весьма и весьма интересно.

— Хорошо, я отвечу… Или вы кончайте свой балаган, или вон к чертовой матери из шахты! И ты, Никита Комов, и ты, Семен Васильев, и ты, Чувилов! Ясно? Шахтеры! Бабы вы базарные, а не шахтеры! Вам пучочками укропа да лука торговать, а не в забое находиться. Чего так смотришь на меня, Комов? Думал, раскланиваться перед вами буду? Не выйдет! А теперь решайте: или работать будем, или…

— Ого! — воскликнул Семен. — Товарищ инженер, оказывается, человек не очень интеллигентный. А я-то думал, что в институтах, кроме всего прочего, и науку про интеллигентность преподают.

— Делать реверансы перед такими, как ты? — жестко бросил Павел. — Нет, не дождешься.

Он резко повернулся и отошел в сторону. «Сорвался все же, — подумал о себе. — Сорвался!»

Все в нем сейчас клокотало от бешенства и бессильной ярости, и он не знал, как эту ярость в себе погасить, и оттого, что не знал и не мог, еще больше накалялся, хотя всеми силами и старался себя утихомирить или по крайней мере не показать, что с ним происходит. Он видел, как кто-то из шахтеров принес бур и уже прилаживался сверлить новое отверстие для анкерного болта, видел, как другой шахтер — пожилой уже, с аккуратно подстриженными усами человек — делал какие-то знаки Никите Комову, прося его, наверное, закончить всю эту волынку, но успокоиться никак не мог, и ему казалось, что он вот-вот снова взорвется и сделает то, в чем потом будет горько раскаиваться.

На миг ему захотелось послать все к чертовой матери, окликнуть Виктора Лесняка, который, конечно, только и ждет от него какого-то сигнала, и вернуться к себе на участок. Зачем он сюда пришел? Какого дьявола поддался на уговоры Кострова и Тарасова? Разве ему было плохо там, где он ко всему привык и где он мог продолжать спокойно работать?

Может быть, Павел так и поступил бы, но он при всем своем желании не мог отрешиться от мысли, которая завладела им очень прочно: все, что связано с работой нового стругового комплекса, неразрывно связано с будущим его шахты, той шахты, где когда-то работал его отец и где все кажется ему таким близким, будто это его родной дом.

Павел, конечно, понимал: не он один привязан к «Веснянке» такими крепкими нитями, не он один думает о ее будущем, однако он почему-то считал, что его чувство привязанности к ней является особенным. Именно из этого чувства и рождалась более глубокая мысль о его особой ответственности и перед самим собой, и перед людьми. В конце концов, Костров прав, когда частенько напоминает ему о долге. Долг большой, и он, Павел, не имеет права о нем не думать…

Кровлю наконец укрепили. Теперь предстояла задача расставить шахтеров по рабочим местам — задача не очень простая, если учитывать, что в лаве существуют и более легкие, и более трудоемкие процессы. Одним из самых трудоемких считается подготовка ниши. Здесь в основном приходится работать вручную, и физическая нагрузка порой достигает предельных размеров.

Оглядев сгрудившихся у входа в лаву шахтеров, Павел сказал:

— Нишу будут готовить Лесняк и Комов.

Взглянув в сторону Никиты, Павел увидел, как тот медленно отошел в сторону, присел на скрученный в бухту кабель и на секунду-другую закрыл лицо руками. Потом как-то вяло, будто в чем-то себя пересиливая, сказал:

— Сейчас пойду.

И Павел вдруг вспомнил, что однажды уже видел Никиту в таком же состоянии: минуту назад Комов шумел, ругался, кричал, а затем неожиданно сник, опустился на какой-то ящик и закрыл лицо руками. Кто-то тогда Павлу сказал: «Желудок у него иногда прихватывает. Трудно ему…» Правда, уже через минуту Никита поднялся и как ни в чем не бывало снова стал шуметь и спорить, но все же болезненное выражение на его лице исчезло не сразу. Видно, научился Комов превозмогать свою боль, научился скрывать ее от посторонних глаз.

Сейчас он тоже сидел недолго. Уже через несколько мгновений встал и крикнул Лесняку:

— Пошли, помощничек! Пошли оправдывать доверие вышестоящих начальников!

Павел сказал:

— Подойди сюда, Комов!

Никита не торопясь приблизился, дурашливо откозырял:

— Прибыл по вашему приказанию, товарищ инженер!

— Тебе нехорошо? — спросил Павел.

— Мне? Отчего это мне может быть нехорошо? Оттого, что на нишу посылают? Ха! Я этих ниш на своем веку наготовил столько, что хоть поезда пускай. Все в порядке, товарищ инженер!

— На нишу сегодня ты не пойдешь, — сказал Павел. — В другой раз.

Никита как-то уж очень настороженно посмотрел на Павла и заговорил приглушенно, точно боясь, что его слова услышат другие:

— Ты это брось, Селянин, понял? Брось, говорю. Или, может, почву решил подготовить? Комов, мол, человек не совсем здоровый, его на любую работу не пошлешь, считаться приходится, так? Ничего у тебя не выйдет, Селянин, я тебе в два счета справку достану, где будет сказано: Никита Комов — гвоздь! Ясно?