Пётр Лебеденко - Черные листья

— Считаю, — ответила Юлия. — Хотя бы капельку Ивиного характера тебе — и будь здоров! Получилось бы нечто неотразимое. Ты не считаешь, что я права?

— А такой, как есть, я тебя не устраиваю?

— Как тебе сказать… Если бы не было на свете Ивы, пожалуй, устроил бы. С некоторыми оговорками, конечно…

— Можно узнать — с какими?

— Можно. Например, чтобы с самого утра брился — испанцы, говорят, бреются каждое утро. Во-вторых: через две минуты на третью — обязательная улыбка. Сияющая, обаятельная, открытая, обвораживающая, в общем, такая, которой обладаешь только ты. Ну-ка, улыбнись… Хотя подожди, не надо — я могу упасть в обморок, а сейчас это не входит в мои планы… В-третьих, чтобы, когда я входила в твою комнату, ты непременно подсовывал бы мне стул и предлагал бы: «Садитесь, синьорина, прошу вас…»

Кирилл прошел в другую комнату и притащил оттуда кресло, обитое красной гобеленовой тканью. Пододвинув его к Юлии, он низко поклонился ей и сказал:

— Садитесь, синьорина, прошу вас.

Юлия села, царственным жестом указала Иве на маленькую скамеечку:

— Поставь ее у моих ног. Я разрешаю синьору Кириллу приземлиться рядом со мной… Приземляйтесь, синьор…

Кирилл послушно опустился на скамеечку, вскинув глаза на Юлию, прошептал:

— Я в восторге от вашей милости, синьора, и дрожу от внезапно охватившего меня счастья, случайно брошенного мне судьбой. Сидеть у ваших ног, видеть вас так близко — разве я мог мечтать об этом?

Вот так они и сидели, и дурачились, и смеялись, Ива со все возрастающим удивлением смотрела на мужа — необычно оживленного, совсем на себя не похожего, и в ней рождалось какое-то двойственное чувство, от которого она не могла отмахнуться: с одной стороны, она испытывала что-то похожее на умиротворенность, какая приходит к человеку, всегда чем-то настороженному, всегда ожидающему чего-то неприятного и вдруг убедившемуся, что все тучи над его головой давно рассеялись, а по земле бродят только тени их, да и они начинают исчезать. В то же время Ива не могла не думать и о другом: почему Кирилл не бывает вот таким простым и доступным с ней наедине, почему, оставшись вдвоем, они оба замыкаются, и сам воздух, которым они дышат, становится почти грозовым — одно неосторожное слово, один случайно брошенный взгляд, показавшийся кому-то из них недоброжелательным, и вот уже взрыв, и вот уже буря, не утихающая целую вечность! «Почему, почему, почему? — спрашивала себя Ива. — Что я должна сделать, чтобы у нас все было по-другому, чтобы мы хотя бы изредка могли быть вот такими, как сейчас? Ведь это очень нужно — и мне, и Кириллу. Очень, очень нужно!»

Кирилл вдруг весело рассмеялся.

— Юлька, ты была совсем крохой, когда мне взбрело в голову заявить. «Я — испанец! Мой дед жил в Андалузии…» Скажи, Юлька, есть ли на свете вещь дороже, чем наше детство? И почему оно так быстро проходит, а? Ты многое отдала бы, чтобы все повторилось?

— Все, — ответила Юлия. — Все, что у меня есть и что потом будет. А ты? Ты хотел бы, чтобы все повторилось?

Кирилл снова сел на маленькую скамеечку рядом с Юлией и на минуту задумался Лицо его стало серьезным, но не угрюмым, каким его Ива только и видела последнее время, а именно задумчивым и даже мягким. Мягкими стали все черточки, а в глазах появилась грусть. Ива это сразу увидела. Грустил ли Кирилл о том, что уже прошло, или о чем-то несбывшемся, сказать было трудно, но Иве показалось, будто он переживает сейчас минуту раскаяния каких-то прошлых ошибок. Наверное, все это ей действительно только показалось, потому что Кирилл сказал:

— Хотел бы я или нет, чтобы все повторилось? А зачем? Ничего ведь, в основном, не изменилось бы. И дорога, которую я прошел, осталась бы все той же: школа, горный институт, шахта. Другого я не хочу.

Пожалуй, Юлии не стоило продолжать этот разговор, и будь она человеком поопытнее, лучше она знай Кирилла Каширова, ей и в голову не пришло бы задать вопрос, на который Кирилл ответил уже совсем другим тоном и после которого Юлии труднее было выполнить свою миссию. Но она спросила:

— Другого ты не хочешь — это в общем плане, и это понятно. А в личном?

— В личном? — Кирилл недовольно пожал плечами: — Что ты имеешь в виду?

— Твои взгляды на жизнь, твое отношение к людям, ко многим проблемам, с которыми ты сталкивался на своей дороге? Все повторилось бы?

— Слишком много вопросов! — раздраженно сказал Кирилл. — Слишком много скользких вопросов, — подчеркнул он. — Хотя бы такой вопрос, как отношение к людям. Оно ведь зависит не только от меня. Отношения между людьми, как тебе должно быть известно, складываются на взаимных началах. Есть взаимность — есть и добрые начала, нет ее — нечего об этом и говорить. Тебе ясно, о чем я толкую? Люди должны понимать друг друга — в этом основа основ всех человеческих отношений. А понимают друг друга только умные люди, индивидуумы с высоким интеллектом…

Ива, стоя за спиной Кирилла, жестами подавала Юлии знаки: довольно, остановись. Но Юлия или ничего не видела, или уже не могла остановиться. И продолжала:

— Хорошо, — сказала она. — Предположим, оба индивидуума, между которыми складываются какие-то отношения, — интеллектуалы. В таком случае они обязательно должны на одни и те же вещи, на одни и те же проблемы смотреть с одной точки зрения? И если у них возникают разногласия, не должны ли они, как интеллектуалы, быть терпимы и уважать точку зрения другого?

— Вот-вот! — воскликнул Кирилл. — Именно так должны поступать интеллектуалы — быть терпимы и уважать точку зрения другого. Но ни в коем случае не злопыхательствовать, не обливать друг друга помоями и не оскорблять. Ты согласна со мной?

— Конечно, — сказала Юлия. — Правда, можно по-разному понимать даже такие вещи, как оскорбления. Если кто-то выскажется обо мне критически, я ведь необязательно должна принимать это за оскорбление. Ты тоже согласен со мной?

Кирилл резко встал, два-три раза прошелся по комнате, извлек из деревянной шкатулки сигарету и закурил. Потом приблизился к Юлии, но уже не сел, а продолжал стоять, глядя на нее сверху вниз. Ива наблюдала за ним со все возрастающей тревогой и видела, как меняется его лицо. Куда и девались и мягкость в чертах, и что-то озорное, а потом задумчивое в глазах! Сейчас они были, если и не совсем злыми, то уж недоброжелательными по отношению к Юлии наверняка. А Юлия этого, на свою беду, не замечала, от чего Ива тревожилась еще больше. «Взорвется ведь сейчас Кирилл, — подумала она, — обязательно взорвется!»

Кирилл поставил ногу на скамеечку, облокотился рукой на колено и посмотрел на Юлию так, точно между ними минуту-другую назад и не было той непринужденности и взаимного расположения, о которых с легкой завистью думала Ива.