Александр Поповский - Испытание временем

— Манкируете, милостивый государь, собак изводите! Ламарк из вас не выйдет, — пророчит он испуганному помощнику, — не ослепнете от напряженного труда. Старайтесь пересилить момент, когда вам не хочется работать. Потом будет легче… Не поддавайтесь искушению манкировать обязанностями…

Больных, состарившихся собак почтенный академик лечит сном. Когда старый пес Джой, чей портрет украшает лабораторию, доживал последние дни, Павлов выслушал его, усыпил и ухаживал за ним во время сна. Пять-шесть дней отдыха, сна без передышки, — и Джой встал, словно обновленный. Пролежни зажили, истощенные нервы окрепли. Друзья познаются в беде: старый Джой мог убедиться, что Павлов умеет быть благодарным.

Это трогательное чувство, как и «слепой инстинкт», было причиной того, что наблюдения велись над организмом, в котором жизненные процессы не нарушены жестокой травмой.

Особенности натуры ученого не только предопределили форму и содержание творчества, но и сама она под влиянием своего детища стала иной. Страсть к подвижной деятельности была покорена, хоть и не совсем.

«Удовольствие, испытываемое мною при физическом труде, — признавался Павлов, — я не могу сравнить с трудом умственным, хоть все время и живу им. Это, очевидно, оттого, что мой прадед еще сам пахал землю».

Мне оставалось лишь проследить, чтобы преображенный трудом образ и его творческие достижения следовали на страницах моего произведения рядом, наглядно выступая в своей взаимосвязи.

Константин Михайлович Быков многим напоминал своего учителя, — та же, казалось, целеустремленность, страстное влечение к науке, свой «слепой инстинкт», с которым надо ладить и нелегко преодолевать. Твердый, уверенный, не отступающий перед трудностями, он заботится о своих помощниках, слабых поручает сильным, сам готов помочь тем и другим. Он никого не подавляет, каждый делает то, что близко ему. Своими мыслями ученый делится охотно, как и Павлов, он легко раздражается и в пылу гнева всякое наговорит. «Надо работать и верить, — бросает сердитый профессор сотруднику, — сомнение неважный помощник».

И ученик и учитель подвержены были увлечению ранних лет. Одному молодость внушила страсть к химии, столь малопопулярной в опытах Павлова, другой возмечтал о физиологической науке, чуждой его подвижной натуре. Именно в этом общем, как ни в чем другом, сказалось их коренное различие. Ученик не сумел всего себя подчинить желанной цели. Влекомый страстью искать в химии ответы на сложные явления жизни и влюбленный в физиологию павловской школы, он оказался на распутье. Раздвоенность эта нисколько, однако, не тяготила Быкова. Нельзя не побывать на выставке живописи, и обязательно сегодня, завтра состоится музыкальный концерт или станет известно об оригинальной находке библиофила, о новом экспонате в обширном альбоме «Ex-libris». В таких случаях он оставит начатый опыт, чтобы поспеть к букинисту, купить уникум, украшенный редким автографом. Коллекционеры знают его, они не раз убеждались, что за деньгами он не постоит, отдаст последнее за сущую безделицу.

Оттого, что его чувства так обогащены, ему недостаточно содержания без яркого облачения формы. Удачный эксперимент удачен вдвойне, когда результаты добыты остроумной методикой. Форма должна восхищать, рождать любовь и внимание к делу. Во время операции приборам положено блестеть, лежать на столике ровно, по ранжиру. Рабочая комната сотрудников и сами они должны производить приятное впечатление, и чем больше в этом вкуса, тем лучше.

О таких людях говорят, что они двойственны, это неверно, не двойствен он, а множествен.

Много мыслей, много дел, надо всюду поспеть, везде справиться. Он не всегда управляет вещами, они часто господствуют над ним. Ученый рвется к труду, к незаконченной работе, начатой еще в студенческие годы, дает себе слово предоставить помощников их судьбе, насладиться общением с природой. День ускользает в суете и заботах, приходит вечер и с ним — грустное сознание, что мелочи поглотили еще один день его жизни.

Что делать, как быть? Когда мысль об этом становится невыносимой, он усилием воли запрется в лаборатории, подальше от тревог и забот, и на короткое время прорвется его неуемная страсть. Опыты окончены, выводы сделаны — и он легко расстается с тем, что стоило ему многих усилий. В этой частой смене труда и забот нет возможности обобщить и запечатлеть результаты многолетних исканий. Не потому ли Быков за всю жизнь написал одну только книгу? И по стилю, по форме и содержанию она далеко отстоит от «Двадцатилетнего опыта» учителя.

Из лаборатории Быкова вышло много замечательных работ. Было установлено, что внутренние органы и все системы организма образуют с внешним миром временные связи и безразличный для животного раздражитель может подчинить себе его жизнедеятельность. Это был истинный переворот в науке, и на Международном конгрессе физиологов в Москве заслуга ученого была всеми признана.

На первый взгляд непонятно: как мог Быков, раздираемый влечением к химии и физиологии, бессильный целиком отдаться раз избранной науке, добиться столь значительных успехов? Как ему удалось не затеряться в сонме безвестных помощников и продолжателей Павлова? Уж не набрел ли он на клад и сравнительно легко добился удачи? Нет, успех дался ему нелегко, понадобились годы и десятилетия экспериментов, тяжелого и жестокого труда.

Вот как это происходило.

Быков вовремя понял, что от своего влечения к химии ему не отделаться, надо расстаться с Павловым. Иван Петрович давно убедился, что интересы помощника не совпадают с задачами школы, увлечение химией порой уводит его далеко. Жаль потерять ассистента, превосходного физиолога, но у Ивана Петровича было твердое правило — никого не удерживать.

Педагогический институт, где Быков читал лекции, стал местом его научных исканий, а студенты — сотрудниками. В этом были свои неудобства: будущий школьный учитель в роли исследователя внутренних органов животного — неважный помощник. Единственная надежда, что студенты полюбят новую науку и предпочтут ее педагогике. Профессор привлекает не только студентов, но и медиков. Они готовы опыт лаборатории применить в своей практике. Для себя Быков избирает тот раздел физиологии, где безраздельно господствует химия. Кровеносная система, выделения почек и печени, сокращения селезенки и кишечного тракта привлекли его внимание на долгие годы. Химия шла рядом с физиологией и служила ей верным подспорьем.

Трудней было подчинить свои увлечения творческой задаче — всем пренебречь ради нее. Этого ему не удалось. Недостаток был восполнен искусством находить себе способных помощников, отличать их среди множества других, внушить им любовь к физиологии и химии. История о том, где и как ученый собрал и создал свою удивительную школу, небезынтересна.