Александр Поповский - Испытание временем

Бывало и по-другому. Об одном таком случае я не без горечи вспоминаю поныне.

Был 1949 год. Моя книга «Законы жизни», посвященная шести ученым, и в том числе, Павлову, вышла третьим изданием, размером свыше сорока печатных листов. Отдельные части сборника публиковались в Ленинграде и за рубежом. Близился юбилейный год — столетие со дня рождения Павлова, — и издательство «Молодая гвардия» заказало мне более полную биографию Павлова. Книга была готова, одобрена — и вдруг поползли слухи, что книга к юбилею на свет не появится. С чего бы, казалось? Редактировал ее действительный член Педагогической академии наук, известный литературовед и критик Тимофеев Леонид Иванович. Предисловие к ней написал профессор Асратян — один из ближайших помощников Павлова.

Неожиданно было назначено расширенное обсуждение книги, с участием общественности. Я оповестил об этом членов юбилейной комиссии — академиков Орбели, Быкова, Гращенкова и Скрябина. На заседание прибыли Тимофеев и Гращенков, другие обратились с соответствующими письмами в издательство.

«Поскольку я являюсь автором предисловия к последней книге Поповского, посвященной Павлову, — писал академик Скрябин, — а также потому, что я имел возможность ознакомиться с рукописью «Павлов», которая будет служить предметом обсуждения на совещании, — я хотел бы высказать о ней некоторые соображения.

Книга эта написана полнее прежних изданий — она вдвое больше, она рассказывает о трудах таких учеников Павлова, как Сперанский, Орбели, о которых в прежних изданиях автор ничего не писал. Шире представлен образ Павлова, устранены некоторые недочеты, имевшие место в прежних изданиях. Книга стала интересней, глубже и содержательней. Это настоящая живая книга, которая с каждым новым изданием становится все полнокровней и жизненней. Досадно, что эта книга, приуроченная к юбилею Павлова, не вышла в свет в свое время. Предисловие и редакция такого талантливого ученого, как Асратян, по моему мнению, обеспечивает научную точность книге».

Академик Быков в свою очередь прислал в издательство письмо:

«Я прочитал книгу А. Поповского, посвященную павловской школе. Надеюсь быть на редакционном совещании и высказать о книге свое мнение. На всякий случай считаю необходимым выразить сожаление, что книга не появилась в свет к юбилейным дням. Книга интересна, написана талантливо, научный материал достоверен, литературная форма безупречна.

Книга особенно полезна для нашей молодежи.

21/XI 49 г.»

Академик Орбели в своем письме выразил примерно то же:

«25 ноября я приеду в Москву для участия в работах по Сталинским премиям. Я хотел бы присутствовать при обсуждении книги А. Д. Поповского об академике И. П. Павлове. Не будучи, однако, уверен в том, что это мне удастся, пытаюсь письменно сообщить свои соображения.

Обсуждаемая книга в основе не нова, в прежних изданиях она широко известна публике. В новой редакции она приобретает новый смысл в связи с изложением материалов по развитию научного наследия Павлова. Такая книга, несомненно, будет встречена с большим интересом широкими кругами читателей.

Литературное дарование А. Д. Поповского дает уверенность в том, что книга будет интересной, и доходчивой, и правильно освещающей жизнь и творчество Павлова. А участие члена-корреспондента Академии наук Асратяна, опытного и талантливого ученого, несомненно явится гарантией в тщательности редактирования и в точности формулировок специальных физиологических положений.

Наконец, академик Гращенков в своем письме издательству сообщил, что будет присутствовать на совещании и «выскажет свое положительное мнение об этой ценной книге».

На заседании выступали незнакомые мне лица, книгу они называли вредной. Голоса шести академиков, из которых трое были ближайшими помощниками Павлова, потонули в оговорах и оскорблениях. 31 декабря 1949 года договор на книгу был расторгнут и рукопись возвращена.

Я почувствовал, что все недруги моих ученых и кое-кто из пишущих научно-популярные произведения ополчились против меня. Схватка не обещала ничего хорошего. К этому присоединилась тоска по творчеству, не омраченному уязвленными самолюбиями персонажей, их друзей и врагов, избавленному от лоска, чуждого истинному искусству.

Пока решение не окрепло, я, верный традициям своего времени, откликнулся на историко-научно-популярную тему о приоритете русской научной мысли, не всегда достойно отмечаемой за рубежом и несправедливо забытой на родине. В мартовской книжке журнала «Нового мира» за 1948 год была опубликована моя обширная статья. Месяц спустя я был срочно приглашен к одному ответственному работнику. Он сразу же заговорил о напечатанной статье.

— Мы ждем от вас книги, — начал он, усаживаясь рядом со мной, — всесторонне освещающей значение русской научной мысли. Молодое поколение должно знать тех, кто составляет гордость русской земли.

Я был далек от мысли заняться чем-либо подобным и сразу же ответил:

— Такая книга лежит вне пределов моего жанра. Я мог бы написать книгу об отдельном ученом, очерки не занимают меня.

Словно не было моего возражения, мой собеседник продолжал:

— Труд нелегкий, но вы с ним справитесь. Мы вас хорошо знаем.

Я продолжал отказываться, ссылаясь на различные причины, а мой собеседник продолжал называть все новые и новые имена русских ученых и с уверенностью человека, для которого мое согласие само собой разумеется, благодушно кивал головой.

Меня удивило, что среди названных им ученых были химики, математики и физики, и я поспешил его предупредить:

— Я никогда техническими науками не занимался и не очень разбираюсь в них. Вы имеете, конечно, в виду предложить мне раздел биологических наук?

— Мы имеем в виду все разделы науки. Вы напрасно недооцениваете свои способности, немного терпения, побольше уверенности — и вы с книгой справитесь.

Напрасно пытался я доказать, что подобная задача одному человеку не под силу, наибольшее, на что я могу согласиться, — это ограничиться биологическими науками. Ни один издатель такую книгу не возьмется издавать, понадобятся по меньшей мере двадцать пять рецензентов различных отраслей знания…

— На этот счет не беспокойтесь, — сказал он, — я сейчас позвоню Гослитиздату, и с вами заключат договор. Заинтересуйтесь Плехановым, фигура весьма достойная…

Я не знал ни одного научного открытия, принадлежащего ему, и осторожно заметил:

— Насколько я помню, Плеханов не был…

— Вы хотите сказать, что он не химик и не математик, — перебил меня мой собеседник, — не спорю, но он очень дорог нам.