Александр Поповский - Испытание временем

В толстом журнале к рукописи отнеслись сочувственно. Все члены редколлегии единодушно поздравили меня с удачей. Не хватало доброго слова главного редактора, он находился в Китае. Был заключен договор и назначен срок опубликования. Вернулся главный редактор. Первым делом он потребовал визы научного учреждения.

— Для романа, — попытался я возразить, — это как будто излишне.

Запрошено было Министерство здравоохранения, оттуда рукопись проследовала в тот самый институт, где автор наблюдал съезд онкологов и воспроизвел его в романе. Взбешенный директор мобилизовал у себя две убийственные рецензии и возблагодарил небо, что избавился от лишней улики.

Трудно сказать, что больше возмутило его в книге — картина ли съезда, носившая печать его организационного дарования, или центральная фигура профессора Студенцова, в которой он частично увидел себя.

Главный редактор журнала пригласил меня и сказал:

— Уберите из романа рак, и мы напечатаем его.

Я предпочел добиваться справедливой научной оценки и обратился за защитой в Министерство здравоохранения.

Заместитель министра прочел рукопись и созвал совещание онкологов. Пришли и посланцы директора института. Завязался спор, за которым последовало резюме заместителя министра:

— Насколько я понял, все мы считаем рукопись интересной, автор кое-что исправит и довнесет, можно книгу рекомендовать журналу для публикования.

Собралась и редколлегия журнала, та самая, которая недавно так восхищалась книгой. На этот раз речи были иные. Все обнаружили, что книга слаба, «недоработана», в ней многого не хватает, есть и лишнее, а что печальней всего — автор смешал науку с литературой и образовал дурной плод.

Недобрый суд редакционного совещания журнала над автором имел свое продолжение. Когда рукопись обсуждалась на редсовете в издательстве для выпуска отдельной книгой, неожиданно явился один из членов редколлегии журнала. Он спокойно выслушал положительные оценки рецензентов и заявил:

— Я пришел исключительно затем, чтобы высказать свое мнение о книге «Профессор Студенцов». Я против нее. Всякий, кто прочтет ее, почувствует себя больным раковой болезнью. Надо щадить нервы людей.

— С каких пор, — спросил я его, — невежество стало добродетелью? Разве оттого, что мы узнали, какую опасность представляют собой микробы, населяющие воздух и нас самих, мы стали менее счастливыми, или лучше бы нам этого не знать?

«Бескорыстное» мнение посланца журнала отсрочило выход книги в свет на два года. Ее название «Страдание, которое мы преодолеем» было сочтено неудачным и заменено более коротким — «Профессор Студенцов».

Предисловие было написано в Институте хирургии имени А. В. Вишневского доктором медицинских наук В. И. Кряжевой на смертном одре — она погибала от рака.

В 1967 году книгу переиздали массовым тиражом.

Две причины вернули меня к написанной повести о войне. Шли годы, она обрастала рецензиями самого противоречивого характера, миновали сороковые, шли к исходу пятидесятые годы, а книга оставалась рукописью. Тем временем было написано много книг о войне, и произведение утратило свою свежесть. Отказаться от него я не мог, — нелегко отречься от собственного прошлого, от памяти о былых радостях и печалях. Я решил перестроить книгу на новый лад: обогатить ее научной идеей, приблизить к новому жанру.

С некоторых пор меня занимала проблема лекарственных растений, их полезность в прошлом и настоящем. Целебность трав не вызывала у меня сомнений, не об этом хотел я поведать читателю, — меня беспокоила недооценка растительных лекарств фармакологами. Началось это с тех пор, как появились их синтезированные собратья, рожденные в фабричных цехах. Правда, в основе этих химических соединений часто лежит содержимое зеленых растений, и все же слишком часто можно услышать, что лечебные травы отжили свой век, пришла эра искусственно построенных лекарств.

Фармакологи пожали горькие плоды вековой беспечности. Выудив из растения одно из благих начал, они прочее богатство выбрасывали вон. Там, где природа упрятала десятки спасительных средств, беззаботные ученые довольствовались единым алкалоидом. Кто знает, какими чудесами располагали бы мы ныне, будь фармакологи менее расточительны.

Новые главы книги повествовали о времени, когда, отрезанные войной от окружающего мира, мы лишились важнейших лекарств для раненых и обратились за поисками подобных у себя. Ни ландыш, ни наперстянка, ни даже камфара не могут идти в сравнение со строфантином. Ему одному дано поддерживать умирающее сердце. Ждать помощи неоткуда. Ученые обращаются к кавказскому желтушнику и убеждаются, что ему природой дано воскрешать слабеющее сердце. Хорош для фронта и тысячелистник, Дмитрий Донской его настоем спас истекающего кровью сына. Американская сенега и ипекакуана, целительно действующие на дыхательные пути, уступили место семенам отечественных растений. Немецкий эфедрин, регулирующий кровяное давление, спасительный для страдающих астмой, воспроизвели из кустарника семейства хвойниковых, обитателей Средней Азии и Сибири.

Я не поверил, что лечебные растения отслужили свой век. И женьшень, и пенициллин, и раувольфия с ее производным — резерпином, антибиотики, яды и противоядия долго еще будут нужны человечеству. Мне казалось важным возвысить свой голос в защиту зеленых целителей людских страданий и бед.

Еще хотелось восполнить книгу о войне повестью о любви, чувстве, ранее мне казавшемся неуместным у преддверья научного прозрения. Влюбить ассистентку в профессора было несложно, трудности автора возникли, когда краснобай персонаж обнаружил склонность много и красочно говорить о природе и значении любви. Я к этому разговору не был готов. Подобно многим другим, я не задумывался над тем, какие причины это чувство порождают, отчего зависит его расцвет и увядание. Я повторял общепринятую глупость, что о любви все сказано, ее сущность, подобно церковным таинствам, непознаваема. Влюбленным нет дела до того, что служит причиной их счастья. Какой толк выяснять природу того, что и так очевидно. Мы не спрашиваем себя, почему любим родителей, родину, только в несчастье это нас занимает. Я готов был идти дальше и утверждать, что любовь держится нашим непониманием, вникнуть в ее сущность — значит ее потерять.

Мне служило утешением, что иные судят строже: от любви следует бежать, как от повальной болезни. Говорят, она приносит радость и счастье, а сколько разбивает человеческих жизней? Сколько людей обрекает на муки? Ни одно заблуждение человечества не породило столько мучеников, сколько их порождает любовь. Чудовищное чувство, оно не дает людям покоя…