Александр Поповский - Испытание временем

Чем больше я думал над диалогом болтливого персонажа, тем сложнее казалась задача. Сравнительно легко было, следуя примеру писателей всех времен и народов, ограничиться описанием того, что любовь натворила, не касаясь природы и законов, которым подвержена она, но мой строгий, логический ум воспротивился, им овладело желание писать о любви как о научной категории — точно и определенно.

За причиной должны следовать результаты и строгое научное обобщение.

Глава книги осталась недописанной. Мне предстояло изрядно проблуждать по извилистым тропам любви, разобраться в чувстве, проявления которого принято считать несовместимыми с человеческой логикой.

В короткое время я изучил соответствующие разделы психологии, социологии и философии и ничего утешительного для себя не нашел. Ученые словно избегали анализировать это чувство, предоставляя им заниматься другим. Мыслители и художники слова в прозе и стихах веками и тысячелетиями гадали о любви, о том, что делает влюбленных счастливыми и несчастными, что рушит и утверждает благословенное чувство, не задумываясь над тем, какие закономерности это чувство порождает. Трудолюбивые предки немало размышляли над недугами человеческого тела, а кто из них и по каким признакам определил границы темной страсти и истинной любви?

Возложив на себя бремя исследовать природу чувства, от которого художники, мыслители и психологи великодушно отказались, препоручив ее потомкам, я твердо решил довести свои поиски до конца. Вот как развивалась моя мысль, разлучившая меня с романом на долгие недели.

Извилистые тропы любви, несомненно, сложны и запутанны. С первого взгляда многое в этом чувстве загадочно и даже лишено смысла. Казалось, любовь — естественная потребность человека, такая же, как сон, еда и отдых, как творческое мышление и труд. Подобно им, она может овладеть нами и подавить прочие нужды и страсти. Но как бы отнеслись мы к смертельно голодному, который отказался бы от предлагаемой пищи, настаивая на другой, предпочитая иначе голодать? Кто поверил бы истомленному страннику, что только на ложе, им самим избранном, он обретет покой? А ведь нечто подобное происходит с влюбленными, никто не заменит им тех, кого они любят. Эта избирательность порой тем более необъяснима, что любимый или любимая ничем особенным не блещет.

Необъяснимо поведение, непонятно душевное состояние влюбленных. Юноши и девушки, горячо любившие родителей и близких, от них отдаляются, привязанности слабеют, круг интересов сужается. Они толкуют о взаимных доблестях, которых нет, восхищаются тем, что очевидно только для них. Это безумие, ослепленных придает любви видимость мощного чувства, которому равного нет. Любовь выглядит вечной и нерушимой, и тем не менее при первом серьезном испытании страсть может смениться неприязнью.

Что это — болезнь, напасть? Нет, они ошиблись друг в друге. Чего же они ждали? На что надеялись?

Ничего последовательного и определенного, все в этом чувстве озадачивает. Полагают, что противоположные характеры тяготеют друг к другу — крайности сходятся. Бывает однако же, что влюбленные не чают друг в друге души, а различие в характере не столь уж заметно.

Порой можно услышать такое:

— Они расстались потому, что характерами не сошлись. Уж слишком они разные.

— А разве характеры супругов должны быть одинаковыми?

— Как будто нет.

— Почему же они не сошлись?

Муж отвернулся от красивой и умной жены, предпочел ей дурную, легкомысленную кокетку. А ведь супруги, казалось, были всем хороши, брак освящен любовью, прошло немного времени — и они разошлись.

Мужчина обычно призван воспитывать в жене гражданские чувства, силу и решимость, а как часто бывает наоборот! Жена несет жизненные тяготы и собственным примером утверждает в муже решимость. Настойчивая, сильная, с мужскими повадками, она всячески отстаивает беспомощного супруга. Он платит ей любовью и преклонением перед мужеством, которым природа обделила его…

Мыслители и художники не много сделали, чтобы во всем этом разобраться. Мощное, неотвратимое чувство любви, способное отодвинуть все горести и радости жизни и самое желание жить, обратить несчастных в счастливцев, добрых в жестоких и беспомощных, — слишком потрясло их воображение. Они поверили, что форм любви столько, сколько людей, у каждого она своя, неповторимая. Где уж в таком многообразии искать общую закономерность.

Это было все, что я мог наскрести в своей памяти. В поисках наводящей мысли или хотя бы благотворного намека для дальнейших размышлений я обратился к художественной литературе. Мое внимание задержала книга Сомерсета Моэма «Подводя итоги». Она нисколько не облегчила мой труд, но, вовлеченный в спор с писателем, я неожиданно приблизился к тому, чтобы увидеть проблему в ее истинном виде.

«Как бы это ни огорчало людей, — предельно откровенно заявил Моэм, — и как бы гневно они это ни отрицали, нет сомнения, что любовь зависит от определенной секреции половых желез».

Эту мысль я не раз слышал от многих и решительно против нее возражал. Все понятное и непонятное в любви сторонники такого взгляда объясняли темным чувством полового влечения. То ли созревшие половые гормоны воссоздают в мозгу состояние влюбленности, то ли они лишь поддерживают возникшую любовь. Единственное в этом домысле непреложно: где нет чувственного влечения, нет и любви.

Нелепое утверждение, низводящее любовь до уровня животной страсти, хоть и казалось мне неприятным, однако обойти его в книге нельзя было.

Я так долго собирал и сопоставлял материалы из художественной и научной литературы, подвергал их сомнению и искал подтверждение в окружающей действительности, пока не почувствовал себя готовым поспорить с противниками.

Допустим, что любовь и половое чувство нераздельны, тогда в мире зверей, где чувственные инстинкты обострены, должны быть сильны и проявления любви. А ведь этого нет. Кратковременные супруги, они так далеки от нежностей, что многие после спаривания пожирают или изгоняют друг друга. Народная молва без достаточных причин приписывает любовное влечение голубям, лебедям и аистам, орнитологи держатся другого мнения, да и речь идет о существах, стоящих не в первом ряду эволюции. Больше оснований искать подобные привязанности у обезьян, но и там их, увы, не найти.

Из двух половин рода человеческого одна решительно отделяет чувство любви от полового влечения. Девушки, не развращенные дурным воспитанием и средой, не только лишены чувственности, но питают к ней отвращение. Сердца их и помыслы весьма далеки от темных глубин половой страсти. Что еще примечательно — многие из преступной среды в любви находят свое возрождение. Трудно поверить, что такое духовное воскресение зиждется на половом или ином влечении.