Александр Поповский - Испытание временем

Федька несмело поднимает голову, исподлобья оглядывается по сторонам и ничего не отвечает.

— Опять напился, сукин сын… Штаны прогулял, пьянчуга…

Аврум снисходителен к пропащему человеку, говорит с ним запросто, как с бедным родственником. Почему не подтрунить над ним? Ничего пьянице не сделается: кредита его никто не лишит, а доброго имени тем более…

— Что же ты молчишь? Рассказывай, где ночь прошлялся…

Авруму становится легко и приятно. Шум в лавке, голоса приказчиков, жизненная суета отодвигаются далеко назад.

Федька знает эту слабость Аврума. Он посмеется, побранит его и бросит гривенник «на похмелье». Иногда, правда, собираются соседи, и «веселье» затягивается надолго. Зато бывает и удача: богатый еврей раскошелится и сразу бросит двугривенный. За такую плату можно и потерпеть.

Федька поднимает свое обросшее лицо, улыбается, и неожиданно проступает их сходство: широкие приплюснутые носы, серые водянистые глаза и редкие выпирающие зубы. Оба смотрят друг на друга: один — с виноватой улыбкой пойманного врасплох озорника, другой — с безмятежной усмешкой развлекающегося человека.

— Где нашему брату быть?.. Гулял… Пропили все, как полагается, пошумели — и хватит…

— А валялся где? Небось под забором?

В этом вопросе нет ничего предосудительного, но для Федьки правда прежде всего:

— У речки, под мостом… Свободней и людей меньше…

Глаза Уховского блуждают по базару, устремляясь время от времени на лавку Краснокутской. Он не ошибся, она заманила его богатую покупательницу, перехватила на дороге. Живи с такими грабителями, жалей их, помогай им в беде… Дайте срок, уж он изобличит эту противную торговку…

Федька снова сгорбился. Его лихорадит, мутит и клонит ко сну…

— Непутевый пьяница! — жестко отчитывает его Аврум. — Подохнешь где-нибудь под забором…

Противная вдова прикидывается сиротой и под шумок хватает чужих покупателей!

— В тюрьму бы тебя, бездельника и пьяницу… Сукин ты сын, прохвост…

Грубый тон благодетеля задевает Федьку, и он хмурится.

— Потащат тебя на дрогах, зароют, как собаку, и лягушка не проквакает…

Будет она помнить Аврума Уховского! Ни гроша кредита, ни за что!..

Капризный богач, он вымещает свою обиду на бедном Федьке и уходит в лавку.

Его встречают радостными возгласами, он всем здесь нужен — и приказчикам и покупателям.

— Абрам, — зовет его бородатый Афоня из Краснояровки, — скажи твоему мальцу, чтоб сбавил… Где ты его, окаянного, взял?

«Окаянный малец» — старший приказчик Курис, лет тридцати двух, с розовыми щеками и двумя тысячами рублей в банке, — делает виноватое лицо и притворно оправдывается. Уховский выслушивает стороны и после тяжкого раздумья машет рукой:

— Сбавь ему копейку, бог с ним…

Курис пытается возражать:

— Помилуйте… Себе дороже стоит…

Хозяин снова переживает минуты тяжких сомнений и решительно приказывает:

— Режь, не твое дело!

Тщательно разыгранная сцена повторяется в другом конце лавки. Наметанный глаз Аврума заметил уже ненадежность этого участка и спешит туда.

— Пойду к Андрею Ильичу, — говорит староста Калиновки, богатый Кренделев. — Он по-божески продает, своя душа, христианская…

Не впервые уже слышит Уховский имя Андрея Ильича. Этот ловкач подбирается к калиновским мужикам. В лавке у него круглый день кипит самовар, покупателей встречает его богомольная старуха. Где уговоры не помогают, чай с вареньем приходит на помощь. Старосту упускать нельзя, за ним другие потянутся… Уховский набрасывается на приказчика, запросившего высокую цену, грозит его выгнать, извиняется пред старостой и собственноручно отмеряет ему товар.

— Уступи, Абрам, — просит молодая крестьянка в алой кичке.

Родители ее всегда покупали у Аврума и завещали ей верить ему одному.

В ход идет другая тактика:

— Уступи ей, Мунька, копейку.

Он упрашивает приказчика, точно один Муня вправе это сделать.

— Уступи, видишь — свой человек…

Она запомнит эту милость, другим расскажет…

Уховский ходит по лавке, жмет руку одним, улыбается другим, награждает и милует, уступает и примиряет. Приказчики суетятся и примиряют, надрываются, кричат. Один Шимшон стоит без дела. К нему подходят покупатели, просят показать «нанбук» или «мильтон», недолго задерживаются и уходят. Он не уговаривает их, не упрашивает, взор его рассеянно скользит по сторонам, глаза кого-то выискивают… Вот показался мужик в лакированных сапогах, в пиджаке синего добротного сукна и широких, навыпуск шароварах. Движения его степенны, голова запрокинута — манеры богатого хозяина. Шимшон сразу узнает покупателя-богатея, для которого сотня-другая — не деньги. Этот не потребует себе аршина миткаля, не станет из-за гривенника торговаться, отберет ворох товара, отложит штуку сукна и, не спрашивая цены, прикажет завернуть… Хозяин подойдет к прилавку, улыбнется и подумает: «Вот тебе и Шимшон… Ай да молодец…»

— Покажите им заграничные образцы, — многозначительно скажет Уховский, — не жалейте… Выкладывайте все, что у нас есть лучшее. Дайте им «лурики», «шматыс» и берите «а мэках»…

Это значит: давать лежалый товар, брак, тряпье и брать по самой высокой цене.

Важный покупатель подходит к Уховскому, шепчется с ним и направляется к прилавку. Шимшон отмахивается от назойливой старушки и останавливает дорогого гостя:

— Что вам угодно, почтенный? Прикажете серо-немецкого сукна, демикотона, репса, чертовой кожи, бостон, Манчестер, лион, бязь, беж, нансук?..

Он всего берет понемногу, не торгуется, только улыбается. Редкий покупатель! Золотой человек!

Лицо Шимшона пылает восторгом, каждое движение взывает к Авруму, молит оглянуться: «Смотрите, я творю чудеса, мой покупатель зачарован… Я наделяю его лежалым товаром, старьем и гнилью и беру втридорога…»

Неблагодарные! Никто не взглянет в его сторону! Хозяин обходит его, как слепой. Превосходно! Не хотите видеть — услышите, весь базар услышит Шимшона. Голос его взвивается ракетой, кулаки стучат по прилавку, он неистовствует:

— Обратите внимание на этот ситец, мир такого не видал и не увидит, фабрикант умер и секрет свой в могилу унес… Взгляните на цвет, на краску, пощупайте мягкость, попробуйте крепость — из него на каторге рубахи шьют…

Покупатель удивлен внезапной переменой, он вовсе не сомневался в качестве ситца, к чему эти уговоры?

Никто и ничто не удержит теперь Шимшона. Его должны услышать и оценить…

— Переройте наш магазин сверху донизу, обыщите кладовые и чердак — ничего подобного не найдете… Не сравнивайте этот ситец с другим, не оскорбляйте память покойного фабриканта… У него было шесть медалей за прочность, красоту, изящество, веру, надежду и любовь…