Александр Поповский - Испытание временем

Он стоит сейчас пред дверьми большого магазина, повторяет про себя обидное «нет» и думает, что населяют этот дом людоеды.

— Даю голову на отсечение — это сумасшедший Шимшон!

Мунька оглядывает его с головы до ног и, разочарованный, кивает головой.

— Ну, господин путешественник, какие вы страны открыли, где ваш Пятница, фантазер?

Нечего сказать, теплая встреча, спасибо и на этом.

— Почему «сумасшедший»? Что я тебе плохого сделал, обманул, ограбил?

Муня не перестает оглядывать Шимшона, улыбается и говорит:

— Где твои удачи, где золотые горы? Что-то не вижу я твоих богатств.

Шимшон полагает иначе:

— Я видел, Муня, свет, я много перетерпел и перестрадал. В Одессе столько нового, что ты и представить себе не можешь. Подумай только — в доме моем было триста квартир, и я знал только трех соседей. Полный двор воров, и никто друг у друга не крадет.

Муньку не удивишь сказками, Шимшон часто выдает сны за действительность.

— Фантазеры, Шимшон, хуже разбойников, они губят себя и других. Таких людей надо держать под замком.

— Одесса полна воров… Но что это за странные люди! Они не прячутся, и никто не клеймит их позором. У них жены, матери, как у самых благородных людей. Они студенты, ученые и в то же время воры. Видел ты что-нибудь подобное?

— Что же, там полиции нет? — ехидно спрашивает Муня.

— Как нет? Есть… Говорят же тебе: они все там заодно и не выдают друг друга.

Терпение! Уж он этого лгунишку Шимшона припрет!

— А богачи в Одессе тоже воры?

— Только не богачи…

— Значит, — торопится Муня с выводом, — бедняки все грабители, а богачи — святые люди? Ну чем ты, Шимшон, не черносотенец? Чем ты лучше Пуришкевича? Крушевана? Они то же самое говорят.

Тут уже Шимшон теряет терпение:

— Кто тебя сегодня накрутил, граммофон? Придержи свой язык, торговка!

— Так-то ты разговариваешь со старым другом… Загордился. Одесса-мама научила.

— Я не горжусь, Муня. Я прошу тебя только не смеяться. То, что я видел в Одессе, в неделю не перескажешь. Об одном только Израиле Быке на сутки разговора хватит. Не называй меня черносотенцем, никакой разницы между мною и тобой нет.

Муня хмурится, лицо его становится серьезным, и голос звучит высокомерно:

— Разница между мною и вами — огромная! У меня имеются принципы, а у вас их нет, вы принимаете взятое напрокат за свое, а я строго отделяю свое от чуждого…

Кто это «мы», какие «принципы», что с ним?

— Так… вообще… — оправдывается немного смущенный Муня. — Это вроде поговорки…

«Поговорки? — про себя иронизирует Шимшон. — Подслушал у Нухима и приплел…»

Незаметно они уходят за черту города, пересекают зеленое поле возле кирпичной тюрьмы и спускаются к валам старинной, елизаветинской крепости. Здесь они растягиваются на траве, отдыхают и смотрят в небо. Муня все еще распекает своего друга, ворчит, огрызается и то и дело прерывает его страстную речь.

Муня изменился за время разлуки. Ни шагомера, ни компаса у него уже нет, — с этим ребячеством покончено. Задумываясь, он держит корпус прямее, говорит по-прежнему холодно и монотонно. В носу не ковыряет, чаще прибегает к платку, встряхивает его и, развернув, прикладывает к носу, точно затем, чтобы закрыть на это время лицо.

— А ты где служишь? Все еще в лавке Уховского?

Ответ несколько задерживается, Мунька задумался и не расслышал вопроса.

— Три месяца хожу без дела, но на днях отлично устроюсь…

Даже отлично! Очередь торжествовать за Шимшоном.

— Так-то, Мунечка, друга распекаешь, а сам тротуары шлифуешь. По улицам шатаешься… И кто это тебя на днях подхватит?.. Я хоть свет повидал, а ты что успел?

Муня проявляет вдруг необычайное легкомыслие:

— Я и тебя устрою. Через две недели нас будут рвать на части. «Сюда», — скажет один; «Сюда», — потянет другой… Хотите быть главным приказчиком, бухгалтером, конторщиком, кем угодно? Милости просим! Я обошел, Шимшон, все лавки и переписал, кто когда призывается. После первой же мобилизации город положительно опустеет. Две недели терпения — и мы будем на коне…

День подходит к концу, давно забыты недавние споры, неприязнь первой встречи. Все уже пересказано. Над городом простерлась ночь, бледный свет мерцает в окнах тюрьмы.

Речь заходит о каторжниках, о невинно осужденных, о повешенных и замурованных в этой темнице. Муня говорит страстно — он повествует о людях, брошенных в подземелье, о мучителях и жертвах, о пытках и казнях. Шимшону жутко и любопытно, он закрывает глаза, забывает о ночи, о каменных мешках за тюремной оградой и о самом себе…

— Осторожно, Шимшон, обойдем это место… Здесь лежит Хаим-слесарь… Он в день рош-гашоно пристрелил богатея Аврума Барского. Его повесили…

Маленький бугорок, каких здесь много, — ни виселицы, ни могильного памятника.

— А ты не ошибся? Присмотрись лучше.

— Не дури, Шимшон, я знаю каждую травинку здесь…

Всходит луна. На пути ее собрались седые облака. Точно искра в соломенной скирде, она то вспыхивает, то угасает.

Друзья возвращаются домой.

— Две недели — и мы будем счастливы. Сходим пока в экономию Бродского, подработаем, а там — и на службу.

— Он не возьмет нас, Муня, я ночи проводил у ворот его завода в Одессе.

— Времена переменились, все ушли на фронт, люди теперь нужны…

Имение Бродского не за горами. Но как пуститься в путь без денег? Шимшон долго думает над тем, где раздобыть рубль, и вспоминает о бабушке Ривке. Скупая старуха иногда давала ему мелочь — две-три копейки… Времена меняются, кто знает, не возвысится ли ее щедрость до рубля?..

Он является на толкучку и, склонив голову, останавливается у дверей лавки. И поза и движения его рук — невольное подражание Дувиду-портному.

Из-за прилавка выходит старуха. Она вытирает руки о фартук и заговаривает тонким, девичьим голоском:

— Что скажешь хорошего?

Длинная, тщательно обдуманная по дороге речь — где она? Ни следа ярких, убедительных слов. Шимшон вспоминает, как поступал в таких случаях отец, и хватается за всплывший в памяти пример, как за спасательный обломок:

— Мне нужен, бабушка, рубль. Хоть кровь из носу…

Рука его вращает брусок свинца, глаза опущены. Она смотрит на него исподлобья.

— Тебе нужен рубль, а мне — сто… Может быть, ты скажешь мне, где их достать?

Начало сулит мало хорошего.

— Ты и отец твой думаете, что я рубли под прилавком чеканю.

Сейчас посыплется брань, она будет над ним издеваться и созовет соседей, чтобы на глазах у всей толкучки швырнуть ему рубль.

— Непутевый ты, Шимшон, человек… Шлялся-шлялся, а что толку? Голым уехал и голым вернулся.

— Я, бабушка, не виноват, мне не везет…

Отец в таких случаях склонял голову набок и бледнел… Как это сделать? Разве представить себе старуху тигром?