Лев Лондон - Снег в июле

— На какую оценку сданы дома?

— На «хорошо», Игорь Николаевич. Но Петр Иванович ходил в заселенные дома…

— Это еще для чего? — быстро спросил Важин.

— Новоселы заявили, что они недовольны. Они якобы назвали наших рабочих, ну и конечно, руководителей портачами и халтурщиками.

— Что-что? — грозно произнес Важин. — Как смеет Самотаскин клеветать на коллектив, который выдвинут на переходящее Красное знамя? — Он взволнованно встал, подошел к окну. Что-то рассматривая, не поворачиваясь, спросил: — Вы, наверное, дали ему должную отповедь?

— Я было начал говорить, но он оборвал меня… Хотел бы ответить теперь на ваш вопрос: оставлять ли Самотаскина?

Но Важин уже справился со своим волнением.

— Нет, не нужно, Александр Александрович. Вы всегда любили загребать жар чужими руками, — холодно сказал он. — Я рад был повидать вас. — Когда Лисогорский быстро встал, Важин строго добавил: — Корпус номер четырнадцать должен быть сдан до первого. Это вам задание… Личное!

Через час, когда пришла машина, Петр Иванович поехал на стройку шестнадцатиэтажного дома, куда до сих пор ему не удавалось попасть. Все тот же водитель Костя стал обстоятельно докладывать, куда он возил Лисогорского и Северова.

— Знаю, — прервал его управляющий.

Костя только плечами пожал. Он думал рассказать, о чем Лисогорский и Северов говорили в машине. Не хочет управляющий — не надо. И вообще, сейчас Костя решил окончательно: он попросится на другую машину. Слова не скажет этот чудак, новый управляющий. Прав, наверное, Лисогорский, когда возмущался тут в машине. Вроде приказал ему новый управляющий посещать уже заселенные дома. Костя тоже понимает, что это смешно. Разве людям угодишь? Это какой народ! Получил квартиру, так ты молись на строителей, на колени стань. А они вместо благодарности ворчат: то паркет неровный (а чего много говорить, возьми и переложи), то плитка отвалилась (пригласи плиточника, тот тебе за двадцатку все исправит), то стяжка на балконе потрескалась (исправь!). Да если б Косте дали квартиру, он бы в ней все сделал как хочется. Эх, народ-народ! Как ни старайся, всегда недоволен, совсем обнаглел.

Северов, тот молчал: не хотел в машине откровенный разговор вести или, может быть, не знал о чем. Когда подъехали к райкому, Лисогорский сказал:

— Вы, Леонид Сергеевич, там все расскажите.

— Хорошо, расскажу.

— Ну, а я Важину. Он трест в обиду не даст. Никогда не даст!

Когда Северов вышел, Лисогорский предупредил Костю, чтобы о разговоре помалкивал. Костя обиделся: водитель персональной машины — да чтобы рассказывать! Если б он этим занимался, давно бы на самосвал пересадили… А все-таки интересно, что за человек такой управляющий? Неужели правда — интересы жильцов блюдет? Может, калым какой получает? Костя посмотрел в зеркало на замкнутое лицо управляющего. Нет, такой не берет. Значит, в самом деле за людей болеет. И Косте, который в свои двадцать пять лет считал, что знает всех как облупленных (всяк только о себе думает, как бы побольше урвать или взять что плохо лежит), вдруг стал интересен новый управляющий. Почему он так себя ведет? Если бы Костю назначили на два месяца, ну, к примеру, начальником гаража, он бы… Ого! Ни с кем бы не спорил, старался бы показать, что с ним будет легко. Глянь, пройдет два месяца, спросят у того, другого, как он, Костя, работал? «Отлично», — скажут. Снова спросят: «Может, оставить его?» — «Конечно!»

А этот не успел прийти, поссорился с главным инженером, с Федоровым. Костя все знает. Слышал — когда выходил из кабинета, специально щель в двери оставил, — как новый управляющий и Северова отчитывал. Тот сразу в райком жаловаться поехал. Конечно, после этого не удержишься… А все-таки интересно, почему он так себя ведет? Почему за жильцов сражается?.. Может, кто переехал в эти дома из родных управляющего? Или бабенка, скажем, его (говорят, управляющего жена покинула)? Может быть… Но почему тогда сразу за два дома болеет?.. Черт его знает, маскировка, что ли…

Косте так хочется все узнать.

— Петр Иванович, — вдруг спрашивает он. — Можно вопросик задать?

— Да.

— Говорят, что теперь строители вроде каждую квартиру жильцам сдавать будут?.. Разъясните мне, что-то не пойму.

Петру Ивановичу не хочется вступать в разговор. Но водитель поворачивает голову, от его нагловатых всезнающих глаз никуда не спрячешься.

— Нет.

— Все как раньше, Петр Иванович? Государственной комиссии?

— Да.

«Да», «нет», «да» — вот заладил. Но Костя еще не сдается, надо подыграть управляющему, может, он тогда клюнет:

— А было бы правильно, если б строители дом сдавали жильцам.

— Вам сейчас поворачивать.

— Да-да, вы не беспокойтесь… А жалко, что не жильцам, правда?

Машина подъезжает к воротам стройки. Костя останавливается в стороне, он знает, что новый управляющий не любит, когда подъезжают прямо к прорабской. Управляющий выходит.

— Мне за папиросами можно съездить?

— Да.

Вот заладил свое «да». Костя с шиком разворачивает машину. Ничего, он еще выведет нового управляющего на чистую воду. Выведет, выведет! Костя уверен, что рано или поздно новый управляющий попросит его съездить на дачу, или привезти с вокзала знакомую, или доставить домой продукты. Костя тоже тогда односложно ответит: «Нет». И объяснит: правилами, мол, запрещено машину в личных целях использовать. «Так что извините, не можем». Нет значит.

В прорабской тихо и сумрачно, на столах пыль. Такое впечатление, что сюда давно никто не заходил. Петр Иванович вышел на стройку. Материалы тут были сложены в порядке, на одиннадцатом этаже шел монтаж. Красивое зрелище! Подъезжал панелевоз, несколько минут, и панель на крюке крана быстро шла вверх. Машина выезжала, а на смену ей появлялась другая, сразу, будто она притаилась за воротами, ожидая своей очереди.

Но Петр Иванович знал, что панели возили с завода за двадцать километров. Поднялся по приставному лифту на одиннадцатый. Здесь трое монтажников принимали панели, ставили их на место, закрепляли подкосами. Стена росла быстро.

На миг Петр Иванович снова почувствовал себя прорабом, участником сложного процесса, который начинался с добычи камня для щебня, с плавки стали и прокатки арматуры, изготовления цемента, керамзита, керамической плитки, труб, проводов и еще тысяч других материалов, пока весь этот поток не достигал завода, где прокатывались панели, собственно говоря, уже части дома. А десятки панелевозов по минутному графику доставляли панели сюда, чтобы они без перегрузки шли сразу в дело. Это был монтаж с колес, самый рациональный способ возведения зданий.

Петр Иванович почувствовал острую зависть к прорабу этой стройки. Кто он? И почему за две недели о нем ничего не слышал. Он подошел к краю перекрытия и посмотрел вниз. Свободно, будто не связанные ни с чем, отрешенные от всего, колебались верхушки деревьев: влево — вправо, влево — вправо… Призывно, как когда-то в прорабские времена, потянула к себе земля. Влево — вправо, заколебалась она, маня к себе, суля вечное успокоение…