Лев Лондон - Снег в июле

Петр Иванович молчал. Его вчерашние благие намерения неосуществимы, он снова в глухой обороне. А как ловко все это сделал Важин, комар носа не подточит. И все же Важин не прав. Конечно, пройдет ли по квартирам управдом или начальник стройуправления, это вроде все равно, главное исправить. Но он по себе знал, как важно начальнику СУ лично послушать новоселов, увидеть, сколько неприятностей приносят жильцам даже небольшие ошибки строителей. Может быть, если эти встречи станут правилом, строители совсем по-другому начнут относиться к своей работе.

Важин еще раз прошелся по комнате, аккуратно ставя ступни ровно по середине дорожки.

— Ну что ж, с этим вопросом покончено.

— Я могу идти? — спросил Федоров.

— Да. Петр Иванович отменит свой приказ. — Теперь, когда Петр Иванович молча согласился, Важин изменил ток, исчезли пренебрежительные нотки. — Теперь о справке в главк. Как мне сказали, вы отказываетесь ее подписывать. Думаю, что это какое-то недоразумение. Правда, Петр Иванович?.. Коллектив заслужил переходящее Красное знамя, было бы несправедливо его этой награды лишить. Вас, как я понял, беспокоят недоделки в домах, но я надеюсь, что к моменту награждения вы же сами все исправите…

Чуть заметная улыбка проступила на губах Важина. Этот простак совсем запутался — ведь, приняв папку, он теперь лично отвечает за исправление. Через несколько дней с него уже можно будет строго спросить.

— Я думаю, что это не так, — тихо сказал Петр Иванович.

Северов чуть приоткрыл веки. Лисогорский, рисовавший на бумаге какие-то буквы, положил ручку и удивленно пожал плечами:

— Кажется, все ясно. Почему же «не так»?

— Потому что переходящее Красное знамя присуждают не за исправление дефектов, а за хорошее качество, без брака.

— Ясно… ясно… — Важин прошел к письменному столу и сел в кресло. — Это ваше окончательное решение?

— Да.

— Очень хорошо… хорошо. Ну-ка, Лисогорский, дайте справку! — Важин придвинул к себе листки и размашисто подписал. — Отсылайте в главк!

«Тик-так» — стучали проклятые часы, «тик-так» — прошла секунда. Нет, он больше не будет в глухой обороне. Петр Иванович встал, тихо, но твердо сказал:

— Я возражаю. Как управляющий вынужден буду обратиться в главк.

Лицо Важина побледнело.

— Вы… вы обратитесь в главк? Вот как! Вы изволили назвать себя управляющим, но разве до сих пор не поняли, что прислали вас сюда случайно, потому что подвернулись под руку… Так, значит, мы, кто сделал этот трест передовым, мы бракоделы, а вы… Ну что ж, я думал повременить, может, из вас что-то получится, но видно, действительно нужно обратиться в главк. Только сейчас, не откладывая. Вы сейчас послушайте… послушайте!

Важин быстро снял трубку и начал набирать номер телефона:

— Алло! Сергей Сергеевич?.. Это Важин докладывает… Это неважно, что я перешел в райисполком. Вам, Сергей Сергеевич, я всегда буду докладывать… Вот какое дело, вы интересовались мнением райисполкома о новом управляющем?.. Да, Самотаскин. Так вот, я уполномочен сообщить о его полной непригодности… Да, полной… К сожалению, ничего не выйдет… Когда?.. Очень хорошо. Спасибо, Сергей Сергеевич… Справку сейчас высылаем. — Важин медленно положил трубку. — Вот так, уважаемый Петр Иванович. Вот так!

Ну вот, закончил «Хромого барина» А. Толстого. Это я понимаю: Любовь с большой буквы. Он ползет к ней на коленях несколько километров, а она мчится навстречу, погоняя лошадей и рискуя сломать себе шею.

Ну, а у тебя, Алексей Васильевич, как дела по этой части? Чем можешь похвастаться?.. Лина? Нет, ради нее не буду я на коленях ползти. Так, неплохо проводим время… Маргарита, нормировщица на стройке? Не скрою, думаю иногда, крепкая девица, но… Кто же? Или совсем у тебя сердце свободно? Нет, занято. Вот послушайте…

Позавчера Полякова и меня вызвал Мирон.

— Вот что, витязи, — начал он не совсем уверенно, почесав карандашом лысину. — Тут, понимаете, дело какое неприятное…

— Статья? — вежливо привстав, подсказал Поляков.

— Во-во! — обрадовался Мирон Владимирович. — Значит, уже знаете?

— Знаю, — ответил Поляков. И тут же, как бы между прочим, спросил меня: — А ты, Кусачкин, знаешь?

— Нет.

— Почему он знает, а ты нет? — спросил Мирон Владимирович, начав вскипать.

Я пожал плечами.

— Вы не нервничайте, Мирон Владимирович, — сказал Поляков. — Вам ведь это вредно… Что с него спросишь? (Это он про меня.) Как прорабиком был, так и остался. Деревня, одним словом!

Мирон Владимирович почему-то не любил, когда Поляков посмеивался надо мною.

— Но-но! — строго предупредил он Полякова. — Вот что. Нужно сейчас подъехать на сдаточные объекты. Тебе, Кусачкин, на четырнадцатый корпус. Посмотри то да се, пошуми, если отстают.

— Так шуми не шуми, Мирон Владимирович, — возразил я, — акт рабочей комиссии уже подписан. Не пойму, для чего ехать?

Поляков рассмеялся:

— Вот видите, Мирон Владимирович?! Не любите вы, когда я ему правду в глаза говорю. Совсем он темный!

— Пошуметь нужно обязательно. — Мирон Владимирович протянул длинную руку через стол и по-приятельски похлопал меня по плечу. — Статья, понимаешь? В ней говорится, что мы с тобой и вся рабочая комиссия есть дырявый барьер. Понимаешь — дырявый!

— Правильно говорится, — сказал я. — Не готов дом.

Поляков встал.

— Ну, я поеду. Как у вас, Мирон Владимирович, только терпения хватает с ним разговаривать?

Не знаю почему, но наскоки Полякова не задевали меня. Была у него с Мироном какая-то чудна́я политика. Вроде двойное дно чемодана в романах про сыщиков и разбойников. Говорят одно, делают другое, а чтобы не было видно «другого», придумывают третье. И так запутывают все, что ничего не разберешь. А они понимают, вроде каким-то шифром пользуются. Вот взять их (нет, только Полякова, Мирон Владимирович староват) и заставить пройти по балке на высоте пятнадцатого этажа. Испугается Поляков, не пойдет. Тут ему и «шифр» не поможет. Или определить его прорабом хоть на месячишко. Куда там! На второй день сбежит… А здесь он все понимает и все делает. Поэтому, когда обзывает Поляков меня деревней, или прорабишком, или темным, мне только смешно. Да, еще интересно, что они вдвоем придумают, как самое простое дело закрутят? Прикидываюсь я обычно простачком.

— Нет, — говорю, — товарищ Поляков и вы, Мирон Владимирович, понял я наконец.

Мирон Владимирович даже улыбку на лице изобразил:

— Ну-ну, что же ты понял, Кусачкин?

— По-тройному закручивать я должен.

— Ну-ну…