Лев Лондон - Снег в июле

— Ты что, совсем сдурел?

— Друг, друг! — что-то я ему тогда говорил, кажется, объяснял, что мою невесту один пижон хочет увезти.

— Невесту?! — Таксист немного помягчел, молодой он был. — А не врешь?

— Честное слово! Вон смотри, на тротуаре стоит.

Таксист посмотрел, покрутил так головой:

— Хороша! Сейчас верю, ради такой можно и под машину броситься. Садись… только поскорее, а то на милицию нарвемся.

У тротуара я выскочил и широко открыл дверцу:

— Садитесь, Петр Ива и Нина.

Эх, как тогда она на меня посмотрела!

— Я всегда, Алешка, считала, что расторопнее тебя нет парня во всей Российской Федерации, что касается других республик, то не знаю, не была там.

Петр Иванович молча сел в машину, за ним Нина, а я рядом с водителем примостился. Тот меня локтем толкнул и шепотом спрашивает:

— Этот, что ли, хотел ее увезти?

Я было начал шептать ответ, но тут Нина коснулась рукой плеча водителя, он заулыбался и тронул машину.

— Куда? — только и спросил он.

Нина посмотрела на Петра Ива, тот молчал.

— Может, в «Голубой залив»? — предложил было я. Но Нина прервала меня.

— Ко мне домой! — твердо приказала она.

Хорошим парнем оказался таксист, до чего ловкий и ушлый. Помнится, как он здорово сказал:

— Конечно, с такой девушкой можно и на край света ехать; где это, таксистам известно, но если вы предложили «домой», то позвольте узнать ваш почтовый адрес, номер квартиры называть необязательно.

Даже Петр Ива усмехнулся, а Нина рассмеялась и назвала адрес.

Мы вошли в квартиру. Нина пригласила нас в свою комнату и усадила в кресла перед низким столиком. Не люблю я эти столики, пригодны они, по-моему, только в кино, когда хотят показать больно современную квартиру. А так — что хорошего? У всех колени торчат чуть ли не в уровне лица. Чтобы взять, например, рюмку со столика, нужно обязательно приподняться.

Нина вмиг постелила салфетку, поставила бутылку вина и три бокала, аж дрожь по спине прошла. Как-то пил уже это вино, кислое оно, как уксус!

Нина заметила:

— Ничего, ничего, свет мой Алешенька, привыкай. Это вино сухим называется, его поэты пьют.

Хотел я ответить, что стихи не пишу, но Нина налила бокалы и к Петру Ива:

— Ну, Петр Ива, как вас Алешка называет, за что выпьем? — глаза у нее так блестят, и вообще, какой-то странной и возбужденной она мне показалась.

А Петр Ива, наоборот, замкнулся, молчит.

— Ну ладно, раз вы молчите, я тост скажу сама. За вас, Петр Иванович, за вашу смелость, за правду, которую вы в главке не побоялись отстоять.

— За такой тост, племянница, кислятину не пьют.

Я обернулся. В дверях стоял большой, видно, еще крепкий мужчина, хоть волосы у него совсем седые. Он подошел к столу:

— Прораб Петр Иванович, как я понимаю? Очень рад с вами познакомиться. Нина мне о вас все уши прожужжала…

— Дядя Василий! — укоризненно заметила Нина.

— Ничего, ничего — ты ведь тост за правду поднимала. Я, Петр Иванович, тоже на строительстве работал, но, на свою беду, чем-то понравился высокому начальству. Забрали меня, и вот уже пять лет сижу на стуле в качестве директора научно-исследовательского института помощи строительству. Если спросите, в чем она, помощь, ей-богу, не знаю. На второй год своей работы пришел к начальству, говорю: есть у меня рационализаторское предложение. Улыбнулось начальство: «Давай-давай, Василий Николаевич!» — «Предложение такое: восемьсот инженеров у меня. Если закрыть институт и всех послать прорабами, вот, — говорю, — помощь строительству будет, настоящая!..» Поверите, потом полгода меня прорабатывали. Сейчас молчу.

Петр Ива встал, лицо его смягчилось, видно, по душе ему хозяин пришелся:

— Садитесь, — предложил он.

Тут и я сообразил, вскочил с кресла:

— Садитесь, дядя Василий!

Он улыбнулся:

— А ты есмь Алешка. Да? Лихой монтажник и гроза всех молодых мастеров, которые из института прямо на стройку идут и по наивности своей думают сделать там революцию.

Мне тоже дядя Василий понравился, сразу видно — строителем был. Вытянулся я, руки по швам:

— Так точно, Алешка я.

— Садитесь, садитесь! — Он пододвинул еще одно кресло и уселся, сели и мы.

— Ну-ка, племянница, там в холодильнике кое-что покрепче стоит, принеси и стопочки чистые захвати. Тут, я думаю, интересный разговор у нас будет.

Нина выскочила из комнаты.

— Обещал я Нине, что из тебя, Алешка, выйдет министр, — продолжил разговор дядя Василий. — Как считаешь, я не ошибся?

— Ошиблись! — Я снова хотел встать, но дядя Василий положил мне руку на плечо.

— Почему?

— Не гожусь я к бумажной работе.

— Интересное у тебя выражение: «бумажная работа», — сказал он серьезно. — Что сие значит?

Тут Нина прискочила. В левой руке бутылка «Сибирской», а на четырех пальцах правой надеты стопочки. Так я понял: не впервые ей дядины специальные задания выполнять.

Выпили мы. Я разъяснил дяде Василию, что «бумажная работа» — это когда панели не монтируешь, кирпич в стены не кладешь, с нивелиром не работаешь, а целехонький день бумажки из одной папки в другую перекладываешь. Со своей стороны спросил:

— Интересует меня, дядя Василий, почему вы меня агитируете стать министром.

Он засмеялся:

— У меня, Алексей, такая теория. Если человек дерзкий, спорит, мнение свое отстаивает, значит, сил у него много, способный он человек, а министры должны быть способными. Ведь правда?

Предложил он тост за будущего министра. Мы снова выпили, дядя Василий встал:

— Пойдем, Алексей, я тебе мою библиотеку покажу.

Библиотека у него в самом деле была классная. Полки сделаны от пола до потолка, книги разные: технические, и художественная литература, и на иностранных языках много. Все это так. Но меня, признаться, больше интересовало, что там Петр Ива и Нина делают. Поэтому комплимент я подпустил: мол, здорово все тут, даже о полках сказал, что сделаны они качественно, и к двери потихоньку продвигаться стал. Но дядя Василий меня задержал:

— Посидим еще тут, «министр», не спеши. Там, наверное, разговор сейчас серьезный идет.

Когда я наконец вернулся в комнату, Петр Ива уже собрался уходить. Нина стояла опустив голову:

— Иначе никак нельзя, Петр Иванович?

— Нет.

Она, казалось, вот-вот расплачется.

— Хорошо, я уйду.

Через два дня Нина перешла на другую работу.

И еще одна встреча с вами, Игорь Николаевич, помнится.

К тому времени Петр Ива в Воронеж уехал, говорили — там у него любимая женщина живет, жена, что ли. Ну а вы, Игорь Николаевич, по служебной зашагали: главный инженер треста, управляющий! В этом чине мы с вами встретились, помните, в «Голубом заливе».

Было это так. Ходил я, ходил в свой техникум, думал, никогда его не закончу. А нет, подошла наконец защита дипломного проекта — дом двадцать этажей. «Может быть, Кусачкин, сбросим несколько этажей? Ну, на шестнадцати остановимся», — предложил мой руководитель проекта. «Нет, — говорю, — двадцать хочется». — «Не поместится на листе ватмана». — «Подклею». — «Ну ладно, — согласился он. — Двадцать так двадцать». Свойский был у меня руководитель, тоже на стройке работал, главным инженером.