Лев Лондон - Снег в июле

Лазарев поднялся, взял листок и начал по алфавиту перечислять всех выпускников, которые присутствуют на вечере, тут же объявлял имя жены или подруги. Меня, хоть я на букву «К», то есть где-то посередине, назвал последним и усмехаясь добавил!

— Хоть Алешка Кусачкин и на пятерку вроде диплом защитил, но тут у него прорыв. Один он пришел.

Все на меня так жалостливо посмотрели! Обидно, скажу я вам, стало. Первую рюмку я выпил вместе со всеми, а потом тихонько встал и подошел к окну. Падал снег, крупный, лохматый какой-то, и все, куда ни посмотришь, бело. Улицы уже пустынны. Вдруг вижу, к «Заливу» подъехало такси, выскочила женщина. И кто вы думаете? Наверное, уже догадались. Да, точно — Нина Кругликова.

Нужно ли рассказывать, как я обрадовался, как сломя голову помчался вниз. Эх, уважаемый, хороша была в тот вечер Нина! Когда я вошел с ней в зал, Лазарев сразу заметил. Постучал ножом по бутылке:

— Внимание, друзи мои! А Алешка Кусачкин нас обманул, посмотрите, какая царевна к нему приехала. — И к Нине: — Позвольте узнать, как вас зовут, как фамилия, чтобы в ведомость нашу историческую вписать?

— Нина Петровна я, — ответила она улыбаясь.

— А фамилию позвольте?

Тут Нина посмотрела на записку, которая лежала у прибора, рассмеялась.

— Кусачкина я. На сегодняшний вечер Кусачкина.

— А нас сегодняшний вечер только и интересует, — так почтительно сказал Лазарев. Он снова несколько раз ударил по бутылке. — Так вот, слово для тоста имеет Нина Петровна Кусачкина.

— Так сразу? — спросила Нина.

— А чего нам ждать, очень рады вам.

Нина встала, оглядела всех, подняла рюмку. В зале стало тихо.

— Дорогие мои бригадиры, мастера, прорабы и просто монтажники. Рада я очень, что попала к вам на выпускной вечер. Открою вам секрет: когда закончила я институт, все мои знакомые не советовали идти на стройку. Там, говорили они, народ грубый и работа грубая. Неправда это! Лучше людей, чем строители, нет, и лучшей работы, чем строительная, нет. Полюбила я вас. Поднимаю я рюмку за вас, родные мои, за жен и подруг ваших. Радостей вам!

Тут все поднялись и к Нине рюмки протягивают, кто далеко сидел, подошел к ней. И каждого она так по-хорошему приветствовала! Потом повернулась ко мне, глаза ее лукаво заблестели:

— А поскольку я сегодня Кусачкина, то разрешите, товарищ тамада, его по-родственному поприветствовать.

— Разрешается, — согласился Лазарев.

Именно тут появился Важин, словно стоял за дверью и следил, чтобы Нина, не дай бог, не совершила ошибку.

Конечно, сразу ему — внимание, пришел же не какой-нибудь маленький работничек, а управляющий трестом. Нина, правда, повела себя молодцом, поцеловала меня в щеку и что-то преподнесла. Куда-то я сунул ее пакетик, так до сих пор не знаю, что в нем было. А когда Важин подошел, она громко сказала:

— Я ведь запретила за мной ехать. Мы поссоримся!

Не знаю, если б мне так сказали, я повернулся бы и ушел; Важин только улыбнулся:

— Я не за вами приехал, Нина Петровна. Отмечается окончание техникума нашим бригадиром, я приехал его поздравить.

— Ну предположим, что так. Вы приехали поздравить Алешку. Пред-по-ло-жим. Но тогда, уважаемый товарищ, и подарок должен быть, — озорно блестя глазами, заявила Нина. — Но где вам о подарке подумать!

Важин чуть приподнял рюмку, и, хотя он не стучал по бутылке, не призывал к тишине, в зале сразу стало тихо. Он не спеша вынул из кармана пиджака листок.

— Вы что, два слова не можете сказать без бумаги? — наступала Нина. — Заготовил выступление. Эх, начальство, начальство!

— Поздравляю вас, товарищи, с окончанием техникума. А особенно поздравляю бригадира нашего треста Алексея Кусачкина! Разрешите прочесть приказ по тресту:

«За хорошую работу и в связи с окончанием бригадиром Кусачкиным А. В. строительного техникума имени Моссовета, приказываю: первое — премировать товарища Кусачкина А. В. месячным заработком…»

— Ура! Ура! — закричали за столом.

— «…второе — назначить товарища Кусачкина А. В. производителем работ с окладом по штатному расписанию»..

— Ура! Качать управляющего! — К Важину бросилось несколько человек, но он только слегка приподнял руку, и они остановились.

Вот какая сложная штука — жизнь: хотел я, конечно, работать прорабом, и против премии возражений не было, но мне был неприятен этот приказ именно потому, что его отдал Важин.

Наверное, нужно было что-то ответить ему, поблагодарить, но я молчал. Нина же откровенно обрадовалась, она приподняла рюмку, чокнулась с Важиным.

— Меняю гнев на милость, — заявила она.

Они отошли к окну. Я для вида затеял о чем-то разговор с соседом по столу, а когда обернулся, их уже не было…

Потом, ночью, возвращаясь домой, я поклялся страшной клятвой отомстить Важину и все придумывал месть. Подвыпивший, я горазд на выдумки, но сейчас ничего у меня не получалось. Слишком далеко или высоко был он от меня… Я шел долго, никак не мог добраться домой. Почему-то справа от меня все время возникали многочисленные стройки, залитые светом прожекторов, работали башенные краны. «Откуда их столько, — думал я, — и почему на всех зданиях монтируются двенадцатые этажи?» Только когда рассвело, я наконец понял, что строек-то одна, а кружил я все время вокруг своей площадки.

Единственное, что я придумал, — не брать премию, которую выделил мне Важин. В конторе смеялись. Позвонила по телефону Нина, тоже лукаво посмеялась:

— Правильно, Алешка, пусть Важин не задается. Но честно говоря, жалко денег, можно было бы еще раз кутнуть.

Вот так последний раз я встретился с Игорем Николаевичем Важиным.

Троллейбус сделал лихой разворот и затих. Все, конечная. Я вышел. Вон уже этот распроклятый корпус № 14 показался. Машина «Волга» стоит, значит, начальство приехало. Я иду не спеша. Так меня учил Поляков: «Ты, Кусачкин, хоть чин у тебя небольшой, а деньги платишь. А кто деньги платит, тот музыку заказывает. Ясно тебе?» Я не понял, о какой музыке он говорит. Что-то не помню, чтобы на стройке оркестры играли. Так и сказал ему. На этот раз Поляков не отмахнулся, долго смотрел на меня. «Черт тебя знает, — сказал он, — придуриваешься ты или действительно слабоват котелком».

Я иду не спеша. Ладно, понял я, что и «кости», о которых говорил наш инженерик, и «музыка» Полякова — это все образы. Только кажется мне, что на работе нужно прямее говорить и короче, жалко времени.

Обошел корпус. Что тут делалось?! Отделочники закончили только четыре этажа. Почему-то на первом этаже в уже готовых квартирах переклеивались обои, переделывалась плитка и паркет… Я спросил у девушек-маляров, почему клеят новые обои? Они рассмеялись: «Спросите у нашего нового прораба». Рассердился я вконец. Что он, с ума сошел, этот новый прораб?