Лев Лондон - Снег в июле

— Две тысячи сто рублей, — удрученно ответила она.

— Не так уж много, — я мило улыбаюсь. — Если не возражаете, Кудреватый, пошлю этот расчет в бухгалтерию. Уверена, что вам тоже пойдут навстречу, разрешат выплатить в рассрочку.

Он вспыхнул, резко сделал шаг ко мне.

— Что, Кудреватенький?

— Придется за вас взяться как следует…

Тот, кто прочтет записки, наверное, не поверит, но, честное слово, когда через несколько минут я вышла из прорабской, все уже знали, что был Кудреватый, предлагал работать, вернее халтурить, по-старому, я отказалась; что предлагал он мне совсем уйти — я тоже отказалась; и что уехал он, грозясь меня изничтожить… Как они узнали? Ведь Василина никуда не выходила, а Кудреватый сразу укатил на своих «Жигулях».

Никто об этом ничего не говорил, но каждый старался оказать мне внимание. Бригадир плиточников Николай Васильевич, здороваясь, отвесил нижайший поклон, как показалось, даже хотел галантно поцеловать мне руку, бригадир маляров Соколова — та без особых церемоний заявила, что отныне будет работать только с прорабами-женщинами («мужики, те только выпивать горазды»), даже Шалимов, когда я зашла проверить полы, отложил деревянный молоток и поднялся — верх внимания!

Но доску я заполнила по всем правилам: галантный Николай Васильевич получил «неуд». Хотя качество облицовки было отличное, бригада не выполнила задания. Соколова — «удовлетворительно». И только Шалимов вот уже пятый день подряд получает «отлично»…

У доски, это было в 12.00, собрались бригадиры и немало рабочих, в основном девушки. Я никого не вызывала, но вот уже образовалась небольшая традиция — встречаться в обеденный перерыв. Никаких совещаний, я молча заполняю доску, и каждый бригадир или просто рабочий может потребовать разъяснения.

Вот и сейчас Николай Васильевич, неловко улыбаясь, спрашивает:

— Разве вам, Нина Петровна, не понравилось, как уложена плитка?

— Понравилось.

— Почему же… этот «неуд»?

— Бригада не выполнила задания.

Один парень из его бригады затевает было спор, почему да отчего, ведь отмечается качество. Я терпеливо слушаю, улыбаясь слушают и остальные. Может быть, именно чтобы послушать спор, они приходят сюда. Когда парень замолкает, я говорю, что, если за смену уложить только одну плитку, тогда качество всегда будет отличное. Парень сначала обиженно смотрит на меня, но сразу вместе со всеми смеется.

Потом графу «работа прораба» заполняет Шалимов. Против моей фамилии он ставит «неуд».

— Как так? — теперь уже обижаюсь я. — Ведь паркет я отослала?

Он только пожимает плечами. Я ошиблась: девушки приходят, чтобы посмотреть, как Шалимов заполняет графу прораба, а еще точнее — как я буду на это реагировать.

Ну как? Это черт знает что позволяет себе Шалимов, но если я хочу, чтобы «Доска качества» жила, нужно держаться, и я улыбаясь говорю:

— Правильно, Шалимов, ведь паркет вначале приняли.

Но он не идет на мировую.

— Не принимать плохой паркет или отослать его — это полдела. «Неуд» поставлен за то, что нет хорошего паркета.

Да, трудно с ним. В тот момент я не нахожу что ответить, но, оказывается, у меня есть защитники.

— Ты чего пристал, Шалимов? — вдруг строго говорит Соколова. — У нее и без тебя сегодня неприятностей целая корзина. Не пиши больше на доске свои «неуды»!

К моему удивлению, Шалимов смолчал, но я уже сообразила, как нужно сказать.

— Нет, Шалимов прав, такая у нас была договоренность. (Теперь — улыбка!) Единственно, что я могу делать — еще строже принимать у него работу. (Шутку — обязательно!) — Я нащупываю в кармане копейку, вынимаю ее. — Вот только казначейство толстые копейки выпускает, никак в щелку между паркетинами не проходят.

Все знают, что так обычно принимают паркетные полы, смеются. Фу, кажется, выскочила из неловкого положения. А Соколова молодец, помогла.

Я медленно поднимаюсь по лестнице. Какого черта я вечно усложняю себе жизнь! Вот придумала эту «Доску качества», теперь, крути не крути, каждый день я отчитываюсь перед бригадами за свою работу… А Шалимов трудный, его ничем не проймешь. Он как ломовая лошадь упорно тянет свое, тянет. И лицо у него под стать характеру — медное, неподвижное… Сбагрить бы его. Вчера из отдела кадров звонили, требовали паркетчиков. Вот, пожалуйста. А?.. Нет, этого от меня никто не дождется: именно потому, что Шалимов ставит мне «неуды», он будет здесь работать. За два года на стройке я научилась кривить душой, к слову, не так уж редко, но всегда для пользы дела. Отослать Шалимова — во вред стройке, просто подленько.

Поднимаясь по лестнице, еще я думала над «технологией брака», если вообще можно соединить эти два слова. Как он возникает, брак? Ведь вот те же люди, которые раньше очень плохо сделали два этажа, сейчас работают хорошо. В чем дело? Я остановилась на площадке, надо додумать до конца… Выходит, ерунду это говорят, что сейчас рабочие любят халтурить. Никогда человек, который своими руками делает какие-то ценности, не будет их поганить… Постой, постой. Так что же, кто, выходит, виноват в браке?..

Остаток дня я в бригаде плиточников. Боже, как это трудно — убедить людей, что нужно работать по-другому, не так, как они привыкли! Часто говорят: «хорошие привычки», «дурные привычки». Неправильно это, привычка сама по себе не может быть хорошей. Ибо все движется, рано или поздно нужно что-то менять, и тогда привычка становится препятствием.

— Ну попробуйте, Николай Васильевич, шаблон. Он ведь ускоряет работу, — прошу я бригадира.

Он вежливо, чуть ли не кланяясь, объясняет, что вот уже двадцать лет работает и обходится без выдумок-шаблонов и вроде работает неплохо.

— Но ведь ваша бригада вчера не выполнила задания.

Ну что ж, он один поработает сегодня вечером и выполнит не одно, а два задания вперед, чтобы Нина Петровна не волновалась. Тогда я, мило улыбаясь, про себя кляня его, прошу попробовать шаблон лично для меня.

На секунду Николай Васильевич застывает… Лично для прораба он готов на все и в порядке большого одолжения — почему-то на этом корпусе мне все делают одолжения! — берет шаблон. Второе одолжение он делает, применяя клеящую мастику вместо раствора.

На подоконник моей комнаты прилетел воробей. Прыг-скок, повертел головкой, рассматривая меня. «Пи… пишешь?» — подмигнул он. «Ну, пишу, а что?» — «Чирк… чиркаешь?» — «Не чиркаешь, а черкаешь».

Воробей улетел. Вот так, обидела и его. Звонит телефон. Не хочется подниматься, а настойчивый кто-то: пять гудков услышал — все, клади трубку. Нет, звонит. Не пойду!

Продолжим.

Элегантный товарищ наш главный инженер треста Александр Александрович Лисогорский. Светлый костюмчик, белый свитерок, волосы пострижены по последней моде, чуть длиннее сзади. И манеры красивые. Иное начальство, приходя в прорабскую, долго рассматривает стул, перед тем как сесть; некоторые даже требуют газету, чтобы, не дай бог, не испачкать брюки. Лисогорский, тот сразу сел, словно знал, что краска просто не может пристать к нему, такому милому, симпатичному товарищу.