Лев Лондон - Снег в июле

Утром я искала союзников. Нет, если быть точной, сначала работала в бригаде штукатуров Шустика. Внедряла растворонасос и затирочную машину. Какое затасканное слово «внедрять»! Чем его можно заменить? Может быть, «применять» или «употреблять»? Нет, не то, не знаю. А что это слово означает, могу сказать: вот когда люди не хотят применять новое и всеми силами сопротивляются, как, например, бригада Шустика, а кто-то, как, например, я, заставляет их, то я «внедряю».

Нужно сказать, что механизация у моего друга Кудреватого была в самом зачаточном состоянии. И так все привыкли к ручной работе, что сейчас не очень любезно встречают мои потуги. Ничего, миленькие, переживу!

Вот после того как я «внедрила», совсем охрипла от споров и, до отказа взвинченная, пришла в прорабскую, вспомнила о союзниках. И тут же сразу — есть еще бог на земле, есть, есть! — один кандидат в союзники явился в образе элегантного сорокадевятилетнего, а может быть и старше (не хочется говорить пятидесятилетний — за этой гранью уже трудно к нему приставить эпитет «элегантный»), мужчины с львиной гривой сероватых волос, крупным лицом, на котором умещалось большое число складок (по той же причине не говорю — морщин). Позже я заметила: что бы он ни говорил — плохое, хорошее, грустное, веселое, — в каком бы настроении ни был, улыбка, мягкая, просящая о снисхождении и в то же время отпускающая вам грехи, постоянно присутствовала на его лице. Словно раз навсегда была отлита из гипса, и даже если бы он захотел согнать ее с лица, все равно не смог бы этого сделать.

Он одернул на себе пиджак, желтый, с черной полоской, и представился:

— Архитектор Романов Роман Павлович.

— Очень, очень приятно, — обрадовалась я.

Ему бы удивиться такой радостной встрече, может быть, он внутренне и удивился, но согнать с лица гипсовую улыбку не смог. Незаметно положил на табуретку газетку, уселся.

— Вы знаете, Нина Петровна, уже давно не видал такой хорошей отделки. Буду на госкомиссии требовать для вас «отлично».

— «Отлично»?

— Да-да, — подтвердил он.

В это время вошла Василина, архитектор вежливо встал и поклонился. Василина густо покраснела и спряталась в свой угол. Наверное, впервые в жизни ей кланялся такой представительный мужчина.

— Но, Роман Павлович, вы ведь знаете, восемь этажей не закончены.

— О-о! — воскликнул он. Как мне показалось, он сделал потуги шире улыбнуться, но из этого ничего не вышло, застывшая улыбка не поддавалась. — О-о-о! Это не имеет никакого значения. Мы примем дом и так.

Вот тебе раз! Союзничек-то ускользал.

— Вы меня не поняли, Роман Павлович.

Кажется, это было на первом курсе института… Да, на первом, тогда Анюта обучала меня очень тонкой и многозначительной улыбке. Хоть прошло уже семь лет, но я постаралась ее изобразить. Архитектор обеспокоенно задвигался на стуле.

— Я считаю, Роман Павлович, — все время держа его под прицелом, продолжала я, — мы не должны сдавать дом незаконченным. Ваш дом должен быть во всей красе… Василина, подойди сюда! — приказала я. В последнее время я начала ставить под сомнение силу своих чар и все чаще стала обращаться за помощью к Василине.

Она подошла и села рядом со мной, напротив архитектора.

— Но… но… как? Я ведь уже подписал акт рабочей комиссии.

Я подтолкнула Василину, и мы уже на пару заулыбались пуще прежнего.

— Но… но… — мялся архитектор.

Наши улыбки разгорались. Он вдруг вскочил и, слегка прихлопнув большой рукой по столу, решительно сказал:

— Хватит! Больше не буду принимать незаконченные дома. Не буду, и все!.. Ваш телефон. — Я назвала. — Домашний? — Я ответила, что не работает. — Так, хорошо! Госкомиссия послезавтра? — Я подтвердила. — Я им дам бой!

Наверное, в этот момент он сам верил тому, что говорил. Стоял решительный, мужественный, откинув назад гриву седоватых волос.

Он попрощался, величественно направился к двери.

— Газетку возьмите, — вдруг сказала Василина.

— А? Что? — Архитектор остановился. Но было совершенно очевидно, что после столь впечатляющего выступления никак нельзя было вернуться за помятой газетой. Махнув рукой, он вышел.

— Зачем это ты? — давясь от смеха, спросила я.

— А пусть не думает, Нина Петровна, что вы ему чего-то обещали, — ревниво сказала Василина. — Он не для вас…

— А кто, кто для меня? Ведь уже двадцать семь!.. Ты знаешь, я выхожу замуж за Важина.

— Нет! — Василина отрицательно качнула головой. — Не годится. А что касается двадцати семи, то вы фору дадите всем и в тридцать пять.

Я все смеялась. Давно уже мне не было так весело.

В 12.00 я спустилась на первый этаж, чтобы, как обычно, отметить «Доску качества». Через открытую дверь вдруг услышала громкий спор. Говорила бригадир маляров Соколова:

— Слушай, Шалимов, ты какую оценку ставишь прорабу?

— Удовлетворительно.

— Почему удовлетворительно, Шалимов?

— Потому, что… — медленно начал он.

— Потому, что ты дуб, Шалимов, возишься со своим паркетом и сам стал таким. Неужели ты не видишь, как работает Нина Петровна? Всю душу в работу вкладывает.

— Я…

— Что «я», Шалимов! Разве ты не понимаешь, люди, когда видят эту «удочку», считают, что она относится ко всей работе прораба. Ставь «отлично»!

— Так паркет же привезли с опозданием.

— Девушки, а ну-ка давайте его оттащим от доски. — Послышалась веселая возня, потом снова голос Соколовой: — Вот сейчас напишем оценку. Вот!.. Николай Васильевич, твоя бригада за «отлично».

— Понимаете…

— Мы еще не обедали, Николай Васильевич. Отвечай коротко: «за» или «против».

— «За».

— Вот это ответ. Шустик, ты как?

— Ему вчера влетело от Нины Петровны за соплование и затирку. Он будет против.

— Шустик, твоя бригада штукатуров как?

— «За».

— Настя, Зина, ваши бригады?

— Конечно, «за»!

— «За»!

— Так. И моя бригада за эту оценку. Значит…

Раздался голос Шалимова:

— Неправильно это. Прораб дала согласие, чтобы оценку ставил я, за обеспечение материалами.

— Ой какой ты чурбан, Шалимов. Разве ты не знаешь, что на нее все ополчились. За то, что требует она калиброванный паркет для тебя, хорошую плитку для Николая Васильевича, для нас, маляров, хорошие краски и обои; за то, что отказывается спешить, халтурить. Ей помочь надо!

«Вот как, помочь? Это еще что за новости?» Я стукнула дверью и решительно вошла. Тут было много людей, буфетчица уже начала выдавать обед. Подошла к доске. Расступились, с интересом поглядывая на меня. В графе «Работа прораба» стояла оценка «отлично».

— Шалимов, — строго спросила я. — Это не ваш почерк. Вы какую оценку ставите?

В комнате стало тихо. Шалимов молчал.

— Ну?! — грозно произнесла Соколова.

— «Отлично».