Лев Лондон - Снег в июле

— У меня не хватает духу идти одной против всех.

— Почему одной, Нина Петровна? Ведь и я с вами. — Василина заразительно смеется.

Я тоже понуждаю себя смеяться. Мои шансы совсем невелики; я, маленький прорабишка, должна доказывать всем, убедить всех, что принять в эксплуатацию дом № 14 нельзя, что это обман и, вообще говоря, уголовное преступление… Я смеюсь вместе с Василиной, мучительно думая: нужны союзники. И поскорее, осталось два дня. Где их взять?

Опять телефонные звонки! Боже, кто это такой настойчивый?! Иду, иду!.. Вот только спрячу записки.

Мне звонил Важин. Сначала хотел зайти, потом, когда я отказала, потребовал, чтобы вышла в парк около моего дома. Ему, конечно, нужно сообщить мне нечто важное.

— Устала я, Игорь Николаевич.

Он был настойчив, и я скрепя сердце — странное выражение, правда? — даже не одевшись толком, вышла в парк.

Он ходил по главной аллее взад и вперед.

— Ну, что у вас, Игорь? Что случилось? — Почему-то — честное слово, подсознательно — я приняла этакий легкий, насмешливый тон. — Разве можно так пытать беззащитную женщину! Не дать отдохнуть. Вы уже, наверное, забыли, что такое прораб. Признавайтесь, забыли?

Он молча пошел рядом со мной.

— Посмотрите, Игорь, — продолжала я, — оказывается, кроме «сдаточных» домов, кроме башенных кранов, ведер с краской, шаблонов, паркета, плитки есть еще небо, деревья… Смотрите, белка! Самая настоящая, живая… Мы куда идем?

Он угрюмо молчал.

— Куда вы меня ведете, Важин? Истинное слово, я боюсь, у вас такой угрюмый вид.

— Нина!

— Да-да, вот наконец вы сказали слово. Фу-у, даже легче стало…

— Почему, не посоветовавшись со мною, ты перешла на отделку и почему именно на корпус четырнадцать, который нужно вот-вот сдавать?

— Не понимаю.

— Мне рассказал Лисогорский, что ты отказываешься ускорить отделочные работы и, по сути, срываешь сдачу корпуса.

— Ах вот оно что!

— Мне кажется, Нина, что тебе уже пора бросить разные фантазии и работать, как работают все… Хватит мне возни с Петром Ивановичем Самотаскиным. Тот придумал, что после сдачи корпуса строители должны обходить новоселов и допытываться, нет ли у них каких-либо пожеланий.

— Вот как? Это интересно.

— Да, страшно интересно. Он, кроме того, отказался подписать справку, что дома построены хорошо. Переходящее Красное знамя могло попасть другому тресту.

— Молодец!

Важин удивленно посмотрел на меня.

— Кто молодец?

— Петр Иванович.

— Мы этого «молодца» снимаем сейчас с работы.

— И меня, наверное, снимете. Да?

Мы шли по дорожке. Неправдоподобно большой диск солнца висел впереди, казалось, он угасал, — алел горизонт. Вправо, влево — старые дубы с огромными дуплами, с темной корой; близко к ним прижимались тонкие белые березки, дальше видны рыжеватые сосны. Стучал дятел, о чем-то перекликались неведомые птицы… Жил себе лес-лесок, жил своей жизнью. Конечно, мог человек уничтожить его, запросто. Или — тоже запросто — сделать посадки и расширить лесок. И потому людям казалось, что деревья эти, птицы, трава — все преходящее, слабое, не заслуживающее большого внимания. Но это было не так. Наоборот, потуги человека бывают жалкими перед мудрой целесообразностью природы.

— Посидим, Нина, — вдруг устало сказал Важин. Он опустился на скамейку. Я осталась стоять. — Ты разве не знаешь, что мой авторитет на новой работе зависит от того, как будет выполнена сдача жилья в районе? Если ты близкий мне человек, то должна помочь, а ты как будто нарочно вредишь мне. В чем дело, Нина?

— Пойдемте! — я потянула его за руку.

Он встал, и мы снова пошли рядом. Теперь молчала уже я.

— В чем дело? — повторил он, взяв меня за руку.

— Я помогаю. Это будет первый дом в районе с хорошей отделкой. — Пока мы разговаривали, солнце куда-то спряталось, на дорогу легли длинные тени. Мне вдруг стало скучно и тоскливо. — Послушайте, Игорь, вы действительно думаете, что во всем этом деле главное ваш авторитет?

Он хотел ответить, но я перебила его. Я рассказала о стариках в Минске, о споре с Кудреватым, о том, как работает на доме мой небольшой коллектив, как скучаю я по монтажу.

— Понимаете, Игорь, вы это или не понимаете? При чем здесь ваш авторитет?.. Ну а если это действительно так важно, то вы сможете возить начальство, разных людей, нужных вам, на дом и говорить им… Ну что говорят в таких случаях? Скажете: вот, мол, в нашем районе какой мы дом сделали! «Мы»! Да, вы сможете говорить «мы». Сможете сказать, что для вас забота о людях, будущих жильцах — главное, хотя они вас совсем не интересуют. И все будут смотреть на вас с уважением: вот какой в нашем районе хороший заместитель председателя! Извините, кажется, первый заместитель председателя…

Темнело. В аллеях зажглись фонари. Лицо Важина выглядело мрачным.

— Ну что ж, — медленно сказал он, — вы меня не щадите. Почему я должен щадить вас? Послушайте, Нина, неужели вы всерьез думаете, что один дом, даже с отличной отделкой, имеет какое-либо значение?

— Мне кажется, что в каждом деле должен быть почин.

— Нет, вы обманываете себя и, кажется, других. Сейчас еще нет возможности с такой тщательностью делать дома. Нет хороших материалов, поджимают сроки. Вся ваша работа впустую… И потом, — он взял меня за руку и усмехаясь спросил: — А вы-то, милая, разве ничего не собираетесь получить для себя?

— Что вы имеете в виду?

— Ну что? — Он осторожно подбирал слова. — Авторитет, может быть, немного славы… Или все это просто так?

Я высвободила руку. «Только не обижаться, спокойно-спокойно! — сказала я себе. — И правду нужно».

— Я уже рассказывала, что на отделку пошла вынужденно. Не люблю ее. Но… помните, два года назад у нас уже был примерно такой разговор. Тогда вы согласились: каждый человек должен прежде всего сам себя уважать. Помните? Халтурить — это себя не уважать, уподобиться Кудреватому. Этого не будет, Игорь.

Мы подошли к моему дому и остановились.

— Я вам скажу еще что-то, Игорь. Если вы попробуете принять этот дом незаконченным, я вас перестану уважать. И еще: если вы уволите Петра Ивановича за то, что он отстаивал свое мнение, это тоже будет недостойно. — Я протянула ему руку. — Извините, не приглашаю вас, поздно уже, устала.

— Старая любовь? — улыбаясь спросил он.

— Кто? Петр Иванович?.. Может быть, вполне может быть, Игорь. Только безответная.

Мы встретились взглядами. Он держался мужественно, был в тот момент очень хорош.

…Дома кот Лаврушка уселся на стол возле меня. Очень он чувствует настроение людей. Вчера, например, даже ко мне не подошел. Сегодня, когда я вернулась с работы, все время ходит за мной… Что, Лаврушка? Заглядываешь в записки? Все равно не поймешь… И березки за окном кланяются. Что, милые? Может быть, жалуетесь, что начал облетать ваш наряд? Какие вы стали худенькие!.. Ну ладно, спать.