Лев Лондон - Снег в июле

Помните ли вы, какое это удовольствие — в детстве есть «от пуза» мороженое? Да притом когда через полчаса тебя ждет приключенческая кинокартина.

— Ну это ты, Сергей, напрасно, — говорил мне Миша. Мы прощались после кино, и он хотел всунуть мне в руку деньги. На миг его чудесно прорисованные брови озабоченно сошлись, но в следующий момент он снова улыбался. То есть улыбки не было, лицо было спокойно, но у всех, кто смотрел на него, оставалось впечатление, что он улыбается. — Ну, наверное, ты прав, Сергей, угощение — это товарищ уважение оказывает, а деньги… Ты куда сейчас, домой? Ну, а я пойду погуляю, тут девушка есть одна, Сергей.

Я зашел в магазин, где продавались телевизоры. Цены на них повергли меня в смятение.

Конечно, можно купить «Рекорд», он все же побольше, чем телевизор Андрея Васильевича, но рядом стоял толстый блестящий «Рубин» с большим экраном. От него трудно было оторваться.

Я высчитал — придется на покупку работать весь отпуск да еще не ходить в школу целый месяц.

На стройку пошел монолитный бетон. У меня добавилось работы, я должен был у ворот встречать машины и показывать шоферам, куда ехать.

Все сбились с ног, чтобы вовремя принять самосвалы с серой кашицей из песка, щебня и цемента. Но боже, какое это было удовольствие — через неделю снимать с бетона опалубку! Подходили Иван Петрович, бетонщики. Сбивали подкосы, отвинчивали болты, ломиками отделяли щиты — и вот уже видно зеленоватое, крепкое тело со следами досок.

«Ничего!» — удовлетворенно говорил Иван Петрович или, когда были раковины, чертыхался: «Вот черти, сколько раз я предупреждал!» Один его сердитый глаз смотрел на меня, но я уже привык и точно знал, что обращался он к бетонщикам.

Никогда потом с таким нетерпением я не ждал получки. Вторую, третью зарплату Андрей Васильевич все так же аккуратно пересчитывал, укладывал в деревянную коробочку.

— Шестьсот тридцать один, — говорил он… — Девятьсот девяносто четыре…

Мария Васильевна громко смеялась:

— Ты смотри, Сереженька, целый капитал собрал.

Я регулярно ходил в магазин. Продавцы — высокий неуклюжий парень и девушка — уже привыкли ко мне.

— Ты, парень, не бойся, — насмешливо и вместе с тем покровительственно говорил продавец, — на литровку дашь, будет тебе телевизор, краса и гордость человечества: «Рубин».

— Ты что, с ума сошел? — сердилась девушка. — Как тебя звать?.. Ага, Сережа. Хорошее имя! Будет тебе телевизор, ей-богу, будет, спрячу для тебя на складе.

Я мечтал, что вот придут гости к моим хозяевам:

— Где это вы такой хороший телевизор достали? — спросят они.

— Это Сереженька, наш квартирант, купил, — ответит Мария Васильевна и громко засмеется. Дескать, вот оно как обернулось, не так уж она и прогадала со своим квартирантом.

— Да, это парень со своей зарплаты купил, — подтвердит Андрей Васильевич.

К тому времени, как я должен был получить последнюю зарплату, в магазине остался единственный телевизор. Днем я забежал в магазин.

Продавец с каменным лицом смотрел мимо меня.

— Задержите до завтра, — попросил я его.

Но когда, опустив голову, я вышел из магазина, продавец вдруг окликнул меня:

— Эй ты!.. Да, тебя. Приходи завтра… Буду говорить, что это инвентарь. — Он снисходительно посмотрел на меня: — И откуда у тебя такие деньги?

— Слушай, Сережа, — смущенно обратился ко мне Миша, — тут мой кореш Сеня Волков, слесарь дежурный, денек ему погулять нужно. Так ты ему, пожалуйста, восьмерку в табеле поставь… Хорошо?

— А Иван Петрович? — спросил я, хотя сразу решил выполнить просьбу. — Мише отказать я не мог ни в чем.

— Иван Петрович не заметит.

— Ладно.

Но Иван Петрович заметил. Поначалу он долго кричал, грозился выгнать меня, и Волкова, и этого шалопая Мишку. Вечером приутих немного.

— Постой, — грозно сказал он, когда после работы я хотел тихонько выскользнуть из прорабской. — Ты что же это, решил государство надувать?

— Государство? — удивился я. Нам много рассказывали в школе о государстве, но я представлял его себе этаким холодновато-могучим, для которого ученик — ничего не значащая песчинка.

— Да, государство!

По словам Ивана Петровича, выходит, что я, табельщик Сережа, поставив восьмерку этому лентяю Волкову, ущемил государство, потому что этот подлец Волков не на сдельщине, а на ставке.

Он долго втолковывал мне разницу между сдельщиной и ставкой.

— Стыдно должно быть тебе. Государство тебя учит бесплатно, завтраки утром дает… Вот на работу тебя приняли, хотя не полагалось, а ты прогульщикам восьмерки крутишь!

Я пробовал было заикнуться, что у государства более двухсот миллионов людей и одна восьмерка для него абсолютно ничего не значит, но он закричал:

— Больно ученой ты стал! А если все двести миллионов начнут крутить липовые восьмерки?

Тогда сразу я не нашелся что ответить.

— Иди! — шумел Иван Петрович. — А с зарплаты твоей вычту!

После, уже вечером, я нашел очень простой ответ.

— Иван Петрович, — обратился я к нему на следующий день. — Так не может быть, чтобы все двести миллионов крутили восьмерки… табельщиков же очень мало.

— Ты о чем? — не сразу вспомнил он.

— О вчерашнем разговоре.

Я увидел, что его глаз смотрит в сторону, но это значило, что он смотрел на меня.

— Я думал, что ты меня понял… решил тебя не наказывать, а ты вон что придумал! Так вот, восьмерку с зарплаты сниму. Но если еще раз посмеешь… Смотри у меня!

Вечером я вручил Андрею Васильевичу последнюю получку, урезанную прорабом Иваном Петровичем на двадцать рублей «в пользу государства».

— Тут поменьше, — определил хозяин. — Ну ничего, телевизор завтра пойдем покупать.

— Пораньше бы, Андрей Васильевич, — забеспокоился я. — Там последний телевизор остался.

— Разбужу, — коротко пообещал Андрей Васильевич. В последний раз он включил свой маленький телевизор с линзой.

Я долго не мог заснуть. Почему-то только сейчас вдруг заметил, как жестко спать на маленьком диванчике. Откуда только в эту ночь не вылезали пружины!

Проснулся поздно. И потому, что солнце вышло из-за крыши соседнего дома, я с ужасом понял — сейчас уже больше одиннадцати.

Я вскочил, быстро оделся. Вошел Андрей Васильевич.

— Андрей Васильевич, пойдем скорее в магазин!

— Уже был, — строго сказал он.

— Купили, Андрей Васильевич?

— Купил.

— Где… где, Андрей Васильевич?

Он показал рукой: на стуле висел костюм, на другом — пальто.

— Где же телевизор?

— Это твой костюм, твое пальто. Смотри, ты совсем оборвался…

Я смотрел на него ошалело.

И вдруг я понял все. Не будет Мария Васильевна гордиться своим квартирантом, не будет удивленных гостей, а Андрей Васильевич все так же будет сидеть у своего старенького телевизора.