Лев Лондон - Снег в июле

Стало тихо, мы все уставились на Степана Петровича.

…Мы огорченно прощались.

— Не вешайте носы, гренадеры! — гремел Степан Петрович, ведя под руку начальника.

— Му-музыка, — лепетал начальник, — эк… эк… черт побери — экскурсии… Счастливый ты, Степан!

Так ушел на пенсию наш главный — Степан Петрович. Так обходным путем добило его хитрое, сильное Время.

На следующий день меня вызвал начальник.

— Занимай место Степана Петровича, — сердито приказал он.

Я нехотя поплелся в кабинет Степана Петровича. Почистил ящики, просмотрел старые сводки и стал ждать. Изредка в дверь заглядывали начальники отделов.

— Сидишь? — улыбаясь, спрашивали они.

— Сижу, — солидно отвечал я. — А как?..

Они исчезали, а я томился от скуки, не зная, что делать.

На третий день дверь резко открылась и в комнату влетел Степан Петрович.

— Степан Петрович, рад! — вскочил я.

— А ну-ка выматывайся отсюда на свою площадку.

— Что случилось, Степан Петрович?

— Оно хотело заставить меня, — гремел Степан Петрович, — слушать радио для домашних хозяек, ездить в пустых трамваях и в рабочее время посещать музеи!

— Кто, Степан Петрович?

— Время… Не выйдет! В котором часу сегодня оперативка?

Так вернулся к нам Степан Петрович. Так было посрамлено глупое, слабое Время.

Триста семьдесят дней работы, одиннадцать сорванных графиков, одна тысяча сто пачек сигарет, выкуренных на оперативных совещаниях, — и вот уже новый больничный корпус построен.

Осталась самая малость, чтобы созвать государственную комиссию.

— Чепуха, осталась че-пу-ха! — напевал я, шагая сразу через две ступеньки.

На пятом этаже я заглянул в палаты… и схватился за сердце: снова исчезли пластмассовые крышки сигнализации. Третий день подряд пропадает ровно пять крышек.

Экстренно было созвано еще одно совещание.

— Опасный вор, — авторитетно заявил практикант Владик. Он ходил на все кинокартины детективного направления и считался у нас специалистом. — Нужно снять отпечатки пальцев.

— Ерунда! — хрипел мастер Агафон Петрович. — Поймать и уши оторвать.

— Капкан! — мрачно предложил механик (когда болят зубы, человек жаждет смерти своих ближних).

Я был за собаку.

— Что вы! — ужаснулась архитектор, милая женщина с глазами мадонны. — Еще покусает его. Знаете что, давайте напишем вору письмо, попросим его…

— Ха-ха-ха, — искренне смеялся Владик.

— Ха-ха-хр, — хрипел мастер Агафон Петрович.

— Ха-ха-ух черт, — схватился за щеку механик.

Я вел совещание, поэтому только солидно улыбнулся.

Но архитектор все же настояла на своем.

«Уважаемый тов. Вор! — написала она чертежным шрифтом на куске ватмана. — Крышки, которые Вы берете, хоть и недорогие, но их трудно достать, а скоро госкомиссия. Пожалуйста, тов. Вор, не трогайте крышек. Мы будем Вам ежедневно оставлять 40 коп. — их стоимость».

Архитектор повесила плакатик и конверт с монетами в коридоре, а я лично запер все двери и прикрепил деревянные дощечки со зловещими сургучными печатями.

Утром печати были целы, но когда мы вошли в коридор, то увидели, что плакат исчез, исчезли и сорок копеек.

— Видите, вот видите! — радовалась архитектор. — Это просто бедненький мальчик. Он, наверное, был голоден…

— Голоден! — хрипел Агафон Петрович. — На поллитру, подлец, собирает.

Как бы то ни было, крышки перестали пропадать. Один раз архитектор оставила вместо сорока копеек целый полтинник. На следующее утро в конверте лежала десятикопеечная монета — сдача.

Большие печальные глаза архитектора начали излучать нежность. «Милый вор» — с того дня называла она похитителя крышек.

Владик и механик, у которого еще больше раздулась щека, сначала не сдавались. Они устроили у конверта с монетами какую-то мудреную сигнализацию, шептались над снимками отпечатков пальцев и, кажется, действительно установили капкан. Но ничего не помогало, вор был неуловим.

Тогда они сдались, я тоже перестал ставить на дверях сургучные печати. Только один Агафон Петрович остался в оппозиции к вору.

— Этот подлец еще нам номер выкинет. Вот посмотрите, на госкомиссии, — хрипел он.

А корпус катился к сдаче. На завтра, двадцать пятое марта, назначили государственную комиссию. Корпус вымыли с ног до головы и у входа повесили плакатик:

Мы провели заключительное совещание, и в последний раз механик (была его очередь) отсчитал в конверт сорок копеек, а архитектор, печально улыбаясь, повесила новый плакатик. Наверное, еще ни один вор не получал за свою деятельность такого ласкового послания. Оно заканчивалось так:

«До свидания, Милый вор! До встречи на следующем корпусе».

Председатель госкомиссии, расплывшийся толстяк, похожий на медузу, удовлетворенно усаживался в кресло, которое мы притащили с другого конца города.

— Неплохо… совсем неплохо корпусик сделали, — ворковал он. — А это что такое?

Посредине стола лежал зеленый конверт. Председатель потянул его к себе, и вдруг из конверта посыпались и покатились по столу монеты.

— Что это такое? — снова, уже грозно, спросил он меня.

Я молчал.

Тогда член комиссии — пожарный — взял конверт. Осторожно, как будто конверт мог воспламениться, обследовал его, вытащил записку и громко прочитал:

«Прочел плакатик — сдаюсь. Возвращаю ваши деньги 40×10=400 копеек».

Все члены комиссии уставились на меня.

Я молчал.

— Это наш Милый вор написал, — поднялась архитектор и ласково-печально улыбнулась комиссии.

Мы внесли тяжелую коробку в квартиру.

— Помочь? — спросил таксист, молодой расторопный парень, веселый и ушлый.

— Будь добр!

Он быстро снял крышку ящика, мы вынули телевизор и поставили на столик.

— Ого! — одобрительно и вместе с тем покровительственно произнес он. — «Рубин», цветной! Первый, наверное, у тебя?

— Первый.

Таксист осмотрелся:

— И квартира ничего. Новая, наверное?

— Новая.

Пока я торопливо варил кофе и готовил бутерброды, он расхаживал по комнате, критически осматривая обстановку.

— Не буду я есть, план нужно делать… А кем работаешь?

— Прорабом.

Но когда я поставил все на стол, он сел.

— Ну, если уж очень просишь. Только простой машины за твой счет. Подключи телевизор, моя команда играет.

Я включил телевизор, проводка была сделана еще вчера, но провод антенны не знал, куда девать.

— Эх, друг! Куда ты тычешь? Дай-ка я, — снисходительно сказал таксист. — У меня такой же.

Он встал, включил антенну, повертел ручки, на экране появилось зеленое-зеленое поле, игроки в красных и желтых рубашках, словно радуга в комнате.