Лев Лондон - Снег в июле

Газировка промыла стакан, выдала порцию воды и зашипела — спросила: «Хорош…шо?»

Я напился:

— Прекрасная вода, — ответили.

Газировка покраснела. (Это я ясно видел, хотя она была окрашена в малиновый цвет.) И вдруг я вспомнил старый питьевой бачок, который царствовал в довоенные годы на всех стройках.

Он был очень чванлив, этот бачок. Ведь на всех оперативках тогда разбирался вопрос, обеспечены ли бригады бачками?

Он пыжился, раздувая свои оцинкованные бока, требовал, чтобы его носили на руках, и казался себе незаменимым. Но работу свою выполнял плохо: вода в нем была невкусная и теплая, внутри он был ржав и ржавой была кружка, прикрепленная к нему железной цепочкой.

Теперь пришла новая техника, а с нею скромные, знающие свое дело газировки. Как хорошо!

И все же есть еще на стройках самодовольные ржавые бачки. Мало, но есть.

Он молча протянул мне путевку из техникума. Сейчас я не помню его фамилии, звали его Николай.

— Да садитесь, ей-богу, — в сердцах сказал я, когда он дважды отказался сесть.

Он присел на краешек стула.

— Мастером пойдете, что ли? — спросил я, рассматривая его диплом.

Он покачал головой.

— Прорабом рановато, да у нас и должности нет. Может, в производственный отдел?

Николай снова покачал головой и, когда я уже потерял надежду услышать его голос, тихо сказал, что хочет работать каменщиком. Запинаясь и глядя на край стола, он добавил:

— Какой же с меня будет мастер, если я не могу… показать каменщикам, как нужно класть кирпич?

У меня был трудный день главного инженера, я очень устал. Смеется он надо мной, что ли?

Но Николай не смеялся, «дожал» меня, и через два дня уже работал каменщиком самого низкого разряда.

Больше он не заходил. Все это время я держал для него должность мастера, потом меня перевели на другую работу, и я забыл о нем.

Прошло пять лет. Совсем недавно меня вызвали с совещания.

— Какой-то ваш бывший сослуживец настойчиво добивается с вами переговорить, — строго сказала секретарша.

Я взял трубку:

— Алло!

— Это Николай говорит, помните меня?

Я не сразу вспомнил и дипломатично ответил:

— Да, слушаю вас.

Он спросил: не посоветую ли я, как класть стены из стеклоблоков. Я ответил.

Многорукое, громыхающее чудовище, называемое почему-то Оперативным Совещанием, потащило снова к себе, я повесил трубку. Позже вспомнил всю его историю и пожалел, что не поговорил подробно.

Кем он сейчас работает, Николай?

Обычно он подходил ко мне последним. Почтительно и вместе с тем отчужденно кланялся. Молча раскладывал ватманы. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить — чертежи выполнены грамотно и очень изящно. Посмотреть хотя бы на пересечение линий. Неопытные люди почему-то стараются сводить их в одну точку, а у него, как у заправского проектировщика, линии небрежно-элегантно выходили за угол. Надписи, цифры — все было на высоком уровне.

Приезжал я на консультацию уставшим. Целый день мотался по стройкам, вправляя мозги нерадивым прорабам, внедрял эту самую проклятую новую технику, отбивался от телефонных звонков.

В восемь вечера по вторникам и субботам я входил в большую светлую аудиторию, заставленную столами. Здесь меня ждали еще пять очень ушлых и хитрых прорабов-дипломантов.

Они знали обо мне все: кем и где я работаю, какой у меня характер, принимаю ли шутку, люблю ли посидеть в кафе или хотя бы в институтском буфете, где иногда бывало пиво. Первые минуты встречи они улыбаясь расспрашивали о стройках, прорабах, которые работали у меня и которые (очень умные люди!) не пошли заочно учиться, а сидят вечерами у телевизоров, нянчат детей и внуков.

Хошь не хошь, разговор заканчивался, и они, вздыхая, по очереди раскладывали передо мною помятые и кое-где даже испачканные ватманы. Пока я проверял чертежи, дипломанты по привычке жаловались на нерегулярную поставку раствора, деталей, плохую работу механизмов.

— Ладно вам, хватит! Ведь вы сейчас в учебном отпуске. При чем тут раствор? — Тут я принимался их пилить за неаккуратные чертежи, точно так же, как пилил своих прорабов за плохое складирование материалов.

Дипломанты, все как на подбор рослые, крепкие — воспринимал я их почему-то на одно лицо, — опустив глаза, слушали мои нотации. На стройке так же, как и в армии, существовала такая поговорка: «Когда начальство тебя ругает, слушай, но при этом помни, что зарплата (денежное довольствие) тебе все равно идет».

Это прорабское молчание целый день изводило меня, и я стал укорять их все резче. Но прорабы-дипломанты не обижались. Ничего не поделаешь — прав, а то, что резковат, так он же свой брат строитель. Такой обычно ругает, но в обиду не дает.

Вскоре они, однако, изменили тактику. Садились вокруг стола и вроде укоряли провинившегося, а на самом деле поддерживали.

— Ну что же вы, Корякин, — говорил я Первому дипломанту, — спецификацию на главном месте вычертили?.. Ее вот куда, над штампом, нужно ставить.

Корякин молчал.

— Лапоть ты, — усмехался Второй дипломант. — Это тебе не панель ставить. Тонкая штука…

— Смотрите, — говорил Третий дипломант, — вон пятно он жирное поставил. Ты что, обедал на ватмане?

— Да нет, — оправдывался Корякин. — Честное слово не обедал. Сегодня на стройку вызывали наряды закрывать. Откуда пятно, сам не знаю.

— Ну что ж, штраф с тебя за пятно. Всех сейчас в буфет должен пригласить… А вы обедали? — как бы между прочим спрашивали они меня.

— Обедал, обедал, — досадливо прерывал я их хитрые подходы. — А это что, Корякин, что за двойная линия? Что же вы, не могли провести как следует?!

— Руки у него дрожали, — вмешался Пятый. — А ну-ка проведи линию… Нет, сейчас вроде в порядке. — Пятый пристально смотрел на Корякина: — Начальство, да?

Корякин молчал.

— Правильно, — разъяснял мне Пятый. — Главный инженер здорово его ругал. Главные инженеры сейчас крепко технологию требуют.

Так они, мои пять дипломантов, сбивали меня.

У Второго ватман согнут вчетверо. У Третьего ватман был желтый. Он клялся, что бегал по всем магазинам, хорошего ватмана нигде не было. Четвертый когда-то писал плакаты и теперь, чтобы украсить чертеж, делал на нем плакатные надписи, у Пятого лист был прожжен папиросой…

Шестой был Он.

Я выходил из себя. Наконец подозвал Шестого.

— А ну-ка покажите им ваши чертежи.

Я уже говорил, что это была красивейшая работа. Прорабы угрюмо молчали, свертывая ватманы.

— Да свертывайте посвободнее! — кричал я. — Помнете ватманы.

— Э, все равно придется ночь сидеть, перечерчивать, — отвечал кто-нибудь из них. На чертежи Шестого они почему-то не обращали внимания.