Александр Патреев - Инженеры

С тяжелым громом, как водопад, он падал в яму, заполняя ее постепенно, и множество белых звезд отскакивало от него во все стороны. Зноевский, защищая глаза рукой от ослепительного света и нестерпимой жары, стоял неподалеку в застылой, окаменевшей позе и ждал, пока не иссякнет этот источник… И вдруг те самые мысли, что шевелились в нем, но не давались определению, когда он слушал на совещании речь Штальмера, окончательно прояснились…

На третий день был объявлен приказ о смещении начальника литейного цеха Штальмера, как не справившегося с работой. Уволенный порывался уйти с завода совсем, но Дынников наотрез отказался отпускать его и уговаривал перейти в контору, где оказалось свободное место.

— Вы опытный человек, — говорил ему и Зноевский, оставшись с ним наедине в своем кабинете, — но засиделись в литейке… и с рабочими и с инженерами не особенно ладили. А здесь вам спокойнее. Отдохните, потом видно будет. Ошибки и просмотры могут случиться с каждым.

Он не только не свел со Штальмером личных счетов, но даже признаков не было, что помышляет об этом. Зноевский расхаживал по кабинету, устланному дорогим ковром, курил трубку и, похоже, не склонен был придавать большого значения тому, что произошло в цехе.

Совершенно благожелательная речь, открытый взгляд его умных, выразительных, доверчивых глаз понемногу успокоили Штальмера, и ему казалось, что наказан он достаточно, и в этой сутолоке никому не взбредет в голову поискать за ним чего-нибудь еще.

Планы были поразительно просты и прямолинейны: не больше как в два-три месяца он овладевает техникой литейного дела, становится к вагранке, учится у горнового мастера, чтобы вскоре обогнать его; или, работая в формовочном отделении, дает безукоризненные опоки, помогает другим. Ему прощают прошлое, которое, точно какое-то клеймо проклятья, мешает ему жить.

Когда он поднимется на гору, прошлое ему забудут, о нем начнут тогда говорить в цехе, на собраниях, писать в газетах… Вот Дымогаров едет на слет знатных людей страны… с трибуны рассказывает о своих победах… и… дает новое обещание… Ему двадцать три года, но слава уже венчает его…

Так складывалось в его воображении будущее… Да, оно было близко, — только ухватить рукой, — но изворотливое, несговорчивое и упрямое — не давалось ему никак!.. Чужие руки, из которых он добивался получить его, заняты совсем другим делом, а свои не обладали пока ни ловкостью, ни властью… Конечно, что за нужда Гайтсману возиться с шофером?.. Тем более Штальмеру, которого самого сняли с должности… Шоферу помогли сделать первый шаг — и хватит. Дальше — пробивай дорогу сам…

Размышляя с собой наедине, он лежал на жесткой постели с газетой в руках… С широких полос смотрели на него и улыбались веселые лица: летчик, поднявшийся на девять километров, юная девушка-парашютистке, сталевар, молодой машинист и сталинградский мастер фасонного литья. Он читал о них, но думал только о том: кто же помогал им подняться на такую гору? — и не находил ответа. Ему сдавалось, что это — счастливцы, которым просто везло. И опять вспомнил прошлое, свое детство: именно оттуда, казалось ему, начиналась эта вереница неудач…

Здесь он пока не завел друзей. Будучи необщительным, он чаще всего выходные дни проводил в одиночестве… Иногда на луговине двора соседние жильцы играли в преферанс, и он, примостившись за спиной Ивана Забавы, смотрел, вникал, и так по нескольку часов просиживал с ними, не скучая, но и не увлекаясь.

Он поднялся с кровати, посмотрел в окно: там, во дворе, играли мальчишки в японо-китайскую войну да женщины с детьми сидели на лавках.

…Голый пустырь, которым шел Дымогаров, был обширен. Буйствовал встречный ветер, поднимая по дороге пыль, а шофер был в новеньком костюме, в желтых начищенных ботинках, которые быстро покрылись серым слоем.

Впереди него, свернув с дороги, шла луговиной молодая женщина, — в зеленом шелковом платье без рукавов, в лаковых туфлях и белых носках. Он убавил шаг, чтобы не перегонять ее, и разглядывал пристально. Ветер мешал ей идти, и она, повертываясь спиной к ветру, а лицом к шоферу, быстро поправляла платье. При этом движении вспыхивала и переливалась у ней на шее хрустальная нитка бус. В другой руке держала она большой пакет, прижав его к груди.

Взобравшись на бугорок, она опять повернулась от ветра и, нагнувшись, чтобы одернуть платье, уронила свои покупки. Грудка печенья, конфет и орехов лежала теперь на пыльной траве. Женщина растерянно оглянулась, — кто бы помог ей? — но, кроме этого парня, не было поблизости никого.

— Разрешите, я помогу, — несмело подходя, сказал он. И не дождавшись позволения, принялся собирать, хотя следовало подумать сперва — куда класть это, потому что пакет оказался разорванным.

Он вынул из кармана платок, но, смутившись, сунул обратно.

— На всякий случай… надо иметь чистый платок, — улыбнулась она, заметив выступившую краску на его щеках.

— Но ведь и у вас ничего нет, — пошутил Дымогаров, взглянув в лицо незнакомки… И сердце его вдруг заныло от сладкого восторга: молодая женщина была красива и стройна; густые темные волосы с рыжеватым отливом придавали немного загорелому лицу почти пленительную красоту. Она была чуть повыше его ростом, с проницательным взглядом темных, будто немного усталых глаз. Дымогаров стоял перед ней, точно завороженный.

— Вы хотели помочь мне, — напомнила женщина. — Достаньте хоть газету.

Он побежал к киоскам, и точно ветром гнало его туда. Минуты через три вернулся он с двумя газетами, хотя достаточно было бы и одной. Незнакомка поджидала, стоя к нему лицом и щурясь от солнца.

— Пожалуйста… только для вас, — выпалил он, довольный такой удачей.

Принялись собирать, оба, каждый в свой пакет. Анатолий делал это молча, сосредоточенно, словно это было единственно важной обязанностью, но заметно торопился, а она собирала не спеша, легко согнувшись в пояснице, и в меру тонкая ее нога в лакированной туфле с белым носочком сводила его с ума.

Незнакомка не замечала его душевного переполоха, как не заметила и его обмолвки.

— Это вы себе набрали? — пошутила она, приподняв голову и лукаво заглянув в лицо шофера, который стоял с пакетом в руках.

— О что вы!.. Это ваше. — И покраснел до самых ушей.

— Спасибо, что выручили… я вам очень благодарна. — И в глазах у ней читалось, что очень удивлена этой странной встречей. — Кажется, где-то я видела вас?.. Как звать вас?

— Анатолий Дымогаров… а вас?

— Напрашиваетесь на знакомство? — зажмурилась она, слегка подняв тонкие брови. — Вы и тут спешите. — Но с видом полного снисхождения к его порыву ответила: — Ну будем знакомы. — И протянула руку, не назвав, однако, себя.