Александр Патреев - Инженеры

…С помраченным сознанием, едва держась на ногах, Дымогаров шел освещенным широким тротуаром, где густо валила толпа от проходной завода, затрудняя ему дорогу. Движение вокруг кипело, неслись по шоссе авто; тяжелый звон металла и непрерывный гул в цехах наполняли воздух; пересекая улицы города, промчался с грохотом полночный поезд, мелькая огнями. У фонаря, качавшегося на подвеске, шофер остановился закурить, зажигал папироску сразу двумя спичками, спрятав от ветра огонь в дрожащих ладонях, — и ему не жгло.

Навстречу попался чумазый, почти черный, коренастый, низенького роста человек в замасленной рабочей блузе. Рябое, продолговатое лицо с открытым лбом и густыми волосами, закинутыми слегка назад, не выражало усталости.

Дымогаров не сразу узнал его… ах, да!.. Это — Бисеров, кузнец, комсомолец, кто вслед за Стахановым сделался знаменитым и тоже повел за собой других… Как и долго ли взбирался он на ту высоченную гору, откуда видели его сотни тысяч людей, — не интересовало сейчас шофера. Он и раньше только завидовал ему, а теперь к этому чувству прибавилась жалость к себе, ужас перед неминуемой позорной смертью…

— Бисеров! — крикнул кто-то позади шофера. — Как дела нынче?

— Хорошо!.. тысячу пять валов!

Людской поток не иссякал, а все больше и больше запружал у главной конторы площадь, дороги в соцгород и на поселки. Оттесненный толпою с тротуара, Дымогаров шел краем шоссе, часто оступаясь в канаву.

На повороте, позади него, вдруг щелкнуло что-то, — он пугливо обернулся: два встречных авто врезались друг в друга, и одно из них стало поперек пути. Завыл рожок, к месту катастрофы бежали со всех сторон люди.

Не сознавая, что с ним происходит, Дымогаров бросился туда. В тесноте, расталкивая локтями, пролез он к передним колесам, и первое, что увидел, была темная лужа, растекавшаяся по асфальту… Натянутые нервы не выдержали, и он, дико вскрикнув что-то, побежал прочь… За ним гналась толпа, в тысяче гневных голосов он разобрал одно: «Держите, держите его!» — и вздрагивая, как в припадке, остановился, обессилев.

Однако никто за ним не гнался, толпа заметно начала сбывать, редела, и около разбитых машин, в которых не оказалось пассажиров, грудилась уже небольшая кучка людей.

И опять над годовой шофера качался белый фонарь, бросая на дорогу густые тени от деревьев, шумевших на ветру.

— Что там случилось? — Чья-то рука легла на плечо шоферу. Он весь затрясся, увидев перед собой Зноевского. — А ты что?.. болен, да?.. Ну ничего, это пройдет… — Он взял больного под локоть и повел куда-то. — У меня есть бром, валерьянка… Все как рукой снимет.

— Нет, нет… Я ничего, это вам показалось, — бормотал несвязно Дымогаров, и высокие нервные нотки метались в хрупком надломленном голосе.

Он сделал движение, чтобы освободиться, но Степан Аркадьевич не выпустил его.

— В эти дни предстоит нам много работы, хворать не время… Выпьете, проспитесь — и завтра опять на баранку руки. — Главный инженер посмеялся даже, а когда подошли к дому, пропустил его вперед: — Поднимайтесь…

Что-то еще говорил он, пока отпирал дверь и по-прежнему запросто подталкивал шофера в комнату, устланную темновато-красный ковром. Дымогаров безотчетно пятился, точно боясь ступить на него: ковер напоминал ему кровь.

С потемневшим, почти неживым лицом шофер стоял у двери, держась за нее, и слова Зноевского пролетали мимо его сознания.

— Курить не желаете?.. Видите, я устроил себе радио, — и Зноевский ткнул пальцем куда-то в угол. — Оно поет мне песни. Я люблю слушать по вечерам… особенно о родине. Хорошая бывает музыка. — Он тут же налил ему брому и заставив выпить. — У меня врач — товарищ, я позвоню ему.

Набирая номер и разговаривая, Зноевский следил за руками шофера, ни на секунду не выпуская его из глаз. Он просил какого-то Павла Николаевича принять больного завтра с утра, если не может прийти сейчас же на дом.

— Да, он у меня… Пожалуйста.

В горькой душевной слепоте, безвольный и покорный всему, что ждет его завтра, шофер не догадывался, что именно сейчас и решалась его судьба… Вдруг лицо его вытянулось, в прозревших глазах, поднятых на Зноевского, вспыхнула искорка жизни.

— Я сам расскажу им! — закричал он, перекосив губы. — Все, все расскажу! Это она, она меня погубила! Я не хотел, а Иван Забава… — судорога в горле оборвала его речь.

— Парикмахер?! — переспросил Зноевский, не поверив своим ушам.

— Да, Иван Забава!.. а Гайтсман со Штальмером…

— Вы не спешите, — подсказал Зноевский, уже угадывая, в каких отношениях находятся все эти люди. Стало быть, не ошибся он, что выждал время, оставляя Ринку пока на свободе, и несколько дней не выпускал своего шофера из вида. «Теперь не уйдет никто», — подумал он.

И обратился к шоферу:

— Вы не бойтесь, вас поймут… Вас затянула эта сволочь! — с яростной злобой проговорил Степан Аркадьевич.

На лестнице послышались легкие торопливые шаги, незапертая дверь распахнулась, и в комнату вошли двое военных…

Еще дней десять тому назад стали просачиваться в райком глухие слухи о неблагополучии на заводе, но толком никто, кроме Колыванова, Зноевского и Дынникова, не знал, что назревает. В цехах были установлены по ночам дежурства.

Одни усмотрели в этой предосторожности обострение международной обстановки. Другие же, кто хоть немного мог предвидеть, угадывали иной смысл, — каждый из тех, кому была доверена охрана завода, шел на свое дежурство, как на фронтовой дозор, чтобы предупредить попытку разрушения.

Утром, накануне приезда наркома, стало известно об аресте Штальмера и Гайтсмана, которых многие знали в лицо: слух молниеносно облетел все цеха, соцгород, поселки — он был полной неожиданностью, которой, однако, не особенно удивились. Всякий, кто близко знал их, припоминал оброненные когда-то слова, замеченные встречи, чему в свое время не придавал значения.

Все действия Штальмера, прежняя горячка в литейном цехе, доводившая некоторых инженеров до отчаяния, всяческая путаница в расстановке сил, аварии, склока, борьба с Авдентовым, поход против Зноевского, взрыв в вагранке, — все теперь стало объяснимо. Окончательно прояснился и политический интриган, авантюрист Гайтсман, вызывавший теперь в людях одно лишь отвращение и ненависть.

А к полудню уже многие знали и об аресте шофера.

Враждебная сила, прикрываясь самой искусной, неожиданной личиной, вооружалась самым различным оружием, чтобы без промаха выстрелить в затылок.

Опасность не сумели пока предотвратить полностью: Иван Забава и Ринка Соболь успели скрыться в первую же ночь арестов.

Куда бежали Они, какую выбрали себе дорогу? — об этом пока никто не знал…

Думая о них, Зноевский только смутно догадывался, что замышляли против него лично. Ему даже снились они — переодетые, с наганами в карманах, идущие какой-то лесной дорогой и пережидающие в зарослях, чтобы избежать опасной для них встречи и погони. Он скрежетал, ругая себя за то, что не схватил Ринку Соболь в Стрижовой роще… Та встреча повторилась во сне, заставив его проснуться, и Степан Аркадьевич два раза в эту ночь вставал с постели, зажигал свет и, куря трубку, ходил из угла в угол.