Александр Патреев - Инженеры

Старательнее, чем прежде, подмел он голичком земляной пол, взбил подушку на Володькиной постели, разгладил руками морщинки на одеяле и накрыл им подушку, чтобы не пылилась, — так изредка делал он, когда Володька оставлял постель неубранной. Но сегодня Парфен оправил все постели, вымытый стол покрыл свежей газетой, — и палатка преобразилась!.. И самому было любо такое прибранство.

Никогда он не ждал ребят с таким нетерпением как сегодня. Он вышел опять из палатки, чтобы посмотреть на дорогу — не идут ли?.. Но слезящемуся и единственному глазу его доступно было немногое. Сперва показалось Парфену, что — идут!.. Но когда он пригляделся пристальнее, узнал чужих: тропой к палаткам приближались владимирские. Потом целой ватагой привалили девки, с крикливым шумом проходя мимо него.

— Настюха! — окликнул он Горохову. — А мои-то ребятки где?.. не видала?

— Вон, за нами идут.

— А я, мол, пора бы уж, а все нет и нет… Ну а коли вы явились, — значит, и они следом за вами.

Девки рассмеялись чему-то громко и разбрелись по своим палаткам.

Парфен принес стружек, зажег, чайник повесил опять над костерком и, стоя перед огнем на коленях, то-и дело поглядывал на дорогу. И, наконец, увидел.

— Ну, как, деда? — еще издали крикнул Володька. — Разве не готов еще?

— Готов, готов, родимый… давно дожидаю… скипятил. Остыл малость — подшуровать надо. Вы ноне, голубчики, совсем заработались…

Он заметил, что ребята пришли чем-то довольные, веселые (а это было для него всего дороже!). У Володьки в руках завернуто что-то в бумагу — не иначе получка была, чего-то купили… Ну, и Парфен сегодня с обновой!.. Она, сложенная аккуратно, лежит на постели в самом углу.

Уже снимая чайник, Парфен поднялся с земли — и вдруг замер, услышав Сережкин голос:

— Володьк, смотри: это чего такое? — спросил он так, будто уличил в краже. — Везет нам, — добавил он с горькой догадкой.

Парфен тут же вошел в палатку, чтобы поскорее объяснить… Володька, развернув брезентовый пиджак, разглядывал его, согнувшись над нарами, и Парфен, войдя, увидел его покрасневшую щеку. А Сережка — рябой и востроглазый парень, — не мигая, уставился в лицо смущенного старика.

— Где взял? — спросил Володька в замешательстве.

Старик робко, точно боялся, что не поверят, забормотал что-то, кивал, щурился, готовый заплакать, и в то же время по-детски глупо улыбался. Потом немного стал смелее:

— А вот взял… обновка такая… По этому случаю, надену завтра… носить буду… Если понадобится куда — в дождь или еще куда — и вы надевайте. Всем хватит.

— Да ты говори: кто дал? — поправил себя Володька, сообразив, наконец, что Парфен — не вор ведь.

— Не дал, а принесли… Посыльный человек пришел и спрашивает: «Тебя как зовут?» — Парфен, говорю, Томилин.

— «На, говорит, распишись и получай пару — по приказанью Дынникова». Что я скажу, я — неученый. Поставил крестик, а это взял… А как же!.. Он был у меня, спросил, как живу. Хорошо, мол, живу, не обижают. Вот, поглядите-ка, добро какое! — И, широко развернув на нарах, показывал.

— Ты утонешь в нем, — засмеялся Сережка.

— Зачем тонуть!.. Я живой человек, подпояшусь. — Он хотел надеть при них, но ребята торопились на курсы. Они сели за стол, разложив хлеб, колбасу и яблоки, велели Парфену садиться вместе с ними.

По-сиротски он примостился на краешек табуретки и тянулся рукой издали.

Сережка будто впервые увидел, как старик прикасается к этому чужому хлебу, взял два ломтика колбасы, но второй тут же положил обратно, а, когда ели яблоки, Парфен выбрал себе одно — поменьше, с лежалыми пятнами, вытер об колено. И тут Сережка понял, что старик никогда, ни на минуту не забывает своего сиротства и беззащитности. И ему стало жаль его.

— Ты что же самое плохое взял? — запросто сказал Сережка и дал ему самое крупное, чистое. — Мы — одна семья; равная. Привыкай.

— Бог спасет, — промолвил Парфен тихо. В маленькой сухой руке он долго держал это яблоко, не решаясь есть; потом, поглядев на Володьку, поднес ко рту.

— Его бы на полку… для красы… Бывало, в саду у меня… антоновка… Упадет — далеко слышно… По три корзины с одного дерева снимал. Да, по три с одного. Погибло: мыши обгрызли.

Сережка Бисеров принес, оказывается, новые ботинки и, прежде чем идти на курсы, примерил их. Черные, с глубоким блеском, они скрипели, когда он прошелся вдоль нар.

— Ну как, хороши, деда?

— За мое почтение любая девка наденет. Поберегай их, надольше хватит… Со скрипом, что ли?.. Дорогая обувь всегда со скрипом… Не пляши в них, а то разобьешь… А на курцы ступай в них… За партой сидеть — не глину рыть.

Провожая ребят на курсы, старик радовался их достатку и поучал бережливости, как в былое время поучал своего сына. Теперь он не чувствовал себя нищим, заброшенным и безродным приживальщиком, у кого нет ни крова, ни родни, ни собственной силы. Нынче у Парфена Томилина было все, на что имеет право человек!..

В палатку вбежал незнакомый парень с фонарем в руке.

— Где люди? — задыхаясь спросил он, и поднятый над его головой фонарь осветил пустые койки.

— Вот я есть, — вскочил Парфен, встревожившись крайне. — А кого надо? Ребят? Они на своем месте, ежедень учатся… Скоро придут… в пятнадцатом бараке они… али чего случилось?

— Да, в гавани… цемент… Давай, беги за ними, чтобы все в гавань!.. сейчас же! — Он побежал луговиной, размахивая огнем, и светлое пятно по земле бежало с ним вместе.

Парфен, весь дрожа, искал в потемках свою шапку, да так и не нашел. Чтобы сократить путь, он направился прямиком, натыкаясь на пни и обрубки бревен, попадавшиеся на пути.

В длинном коридоре барака было пусто: чуточку приоткрыв первую дверь — их было тут много, — он увидел незнакомых людей, сидевших за столами. Своих тут не было никого; он взялся за ручку следующей двери, но она открылась сама — и прямо на него надвинулась высоченная фигура. Парфен отскочил почти в страхе. Человек с какой-то тяжелой медлительностью вынимал из портсигара папироску. Он был черен, курчав, с беспокойным сердитым и острым взглядом, бритый, с крупным лицом.

Он шел по коридору, попыхивая дымом, мягко скрипя новыми сапогами. Это был инженер, начальник гавани Штальмер.

Парфен робел подойти к нему, но тот сам поманил его:

— Вам кого нужно?

— Ребятки тут мои занимаются… А их в гавань требуют…

— Что там такое?

— Чего-то неладно… дежурный нарядчик прибегал… а что — впопыхах не сказал мне… Вот я и того… оповестить, мол…

— Иди. Я скажу им.

Парфен поглядел на него снизу вверх, подождал и пошел обратно. Но, пройдя половину пути, подумал, что он не сделал того, зачем его послали, и, ругая себя за оплошность, вернулся снова в барак. Но ни в коридоре, ни в классах не увидел Штальмера.