Александр Патреев - Инженеры

Он увидал, что старик боится, хочет опять куда-то спрятаться, уходит, он нагнал его и, схватив за руку, дернул к себе:

— Ты что же это, а?.. Зачем ты сюда приполз?.. Кто тебя звал?.. На кого палатку с добром покинул? На бога, что ли? Ну, если обворовали — прогоню к черту!..

— Стой! — крикнул ему кто-то сердито и властно. — Не забывайся, — Сережка (это был он) слегка оттолкнул его. — По-дружески пока говорю: не забывайся… несчастье могло случиться и с тобой, и со мной, и с ним… Оно причину найдет и виноватого сыщет… Гляди пошире… А его не гони. Ну куда пойдет он?.. А если от себя его прогонишь, то я его возьму… Уговор был ведь?.. Остынь малость… А ты, Парфен, домой ступай… Не робь, все помаленьку уладится…

Кроме бригадиров, Колыванов отпустил всех рабочих; Мокроусов и Сенцов, переминаясь возле, ждали, что он обрушится на них с бранью, но, по-видимому, расправу свою отложил он.

— Вы можете идти, — кивнул он через плечо, и вдруг брови его изумленно поднялись: один из плотов на рейде уплывал по течению. Полкилометра отделяли его теперь от того места, где был он прежде, — значит, совсем недавно оборвались канаты… а, может, в суматохе кто-то обрезал их.

Враждебным взглядом провожал Сережка прежнего своего товарища и вдруг проникся жалостью к нему: хотелось хоть чем-нибудь облегчить его положение.

— Володька! Сенцов! — закричал он требовательно, на что давала право дружба. — Вернись на минутку!..

Тот подошел неуклюжей развалистой походкой, усталый, подавленный горем, и Сережка сказал:

— Не унывай. Все обойдется. Пружины в тебе на сто годов хватит… Товарищ Колыванов, у него несчастье случилось: Гале Митрофановой ногу отдавило. Он, конечно, расстроился, а Семушкин обозвал его дезертиром и пригрозил не принять в комсомол. Выручите его, он работник хороший, мы его все знаем.

— Хорошо, хорошо, я позвоню ему, — согласился секретарь. — Но это потом… Сейчас плот спасти надо. Видите? — и показал на реку.

Штальмера буквально взорвало:

— Удивительно: или это верхоглядство, за которое надо судить, или… — Он задохнулся и не кончил сильно начатой фразы.

Он был совершенно прав, но в первую очередь следовало именно ему, строителю гавани, хорошенько вглядеться в людей и дело, потому что здесь было больше всего поломок и аварий в невыясненными причинами, о чем не раз ставился вопрос в райкоме.

— Нужно взять канаты, — сказал Колыванов, — закрепить за челенья, нагнать плот и привязать, пока не подойдет буксир… Кто возьмется?

Конечно, он мог и приказать, но, глядя на Бисерова и Сенцова, только подталкивал их к самостоятельному решению.

— Едем? — оскалился Сережка, повернувшись к Сенцову, и жадно лизнул посиневшие сухие губы. — Нам с тобой все одно уж — зараз. — И в его решительном жесте были: и готовность выполнить самое нелегкое поручение, и ярая злоба к врагу, и радость, что их вместе с Володькой посылает сам Колыванов, и желание показать Насте свою отвагу.

— А что вы вдвоем-то сделаете? — рассудительно сказал Радаев. — Тогда и я — с вами.

Сережка подошел к воде, чтобы подтащить лодку к берегу, нагнулся, доставая железную цепочку на корме, — и вдруг, взглянув себе на ноги, ахнул:

— Мать честная! ба-а-тюшки! да я ж в новых ботинках?!

— Где в новых? — не понял Сенцов.

— Да вот, гляди, — и сердито счищал проволокой налипшую грязь.

Рыжая вязкая глина с песком изъела весь нежный глубокий глянец, черный атласный хром сделался седым и жестким. Ни рубчатого рантика, ни затейливого рисунка на носках не было видно.

— Петьк, — сказал он безнадежно и жалостно, — ты же мастер!.. чего теперь делать-то с ними?

— Какой я мастер! — Радаев подошел, присел на корточки, чтобы посмотреть, и потом, пощупав кожу руками, посоветовал: — А вот вернемся домой — вымой их чище, коровьим маслом смажь, а когда просохнут, гуталином почисти раза два-три…

— Ну, — повеселел Сережка. — А свой вид иметь будут?

— Никогда сроду… Ну все-таки блеск появится.

Они сели в лодку; вода в ней доходила им до щиколоток и была холодная, как из родника, — но отчерпывать было некогда и нечем.

— Вы только к берегу его не пускайте, и на мель чтобы не сел, — пускай плывет по стрежню, а я распоряжусь с буксиром, — сказал Колыванов.

Настя и двое рабочих уже несли к ним с баржи толстый витой канат, едва удерживая его в руках.

Она подошла потом к самой воде, изнуренная, с впалыми глазами, с серыми пятнами на щеках, промокшая до последней нитки, глядела на отъезжающих храбрецов и в напутствие им сказала только:

— Хорошенько там… осторожнее: волны-то вон какие…

Дул низовой свирепый ветер, и мутная река кипела желтой пеной.

Харитонушка едва волочил ноги, — так устал он за эту ночь, но всю дорогу, вплоть до землянки, пилил Мартына за нераденье к работе.

— Никак я в толк не возьму: откуда в тебе столько лени нагрохано?.. не проворотишь!.. Большое добро погибает, а тебе хоть бы что!.. Ты напрямки мне скажи: почему у тебя, ежели ты мужик трудящий, такая душа холодная?

— А что мне, — плакать, что ли, прикажешь?.. или уру кричать? Ночью под дождем рекорд не поставишь… Нынче — авария, завтра — прорыв. Хоть бы кормили получше, а то… Надолго ли этак хватит меня! Тянешься, тянешься к доске Почета, да, пожалуй, и на лавке растянешься… Кому раньше сроку умирать охота?.. Девчонке вон обломали ноги, — кто теперь замуж возьмет? Башку легко оторвать, да не легко приладить… А у меня — дети. Дынников или Колыванов на свое иждивение не возьмут.

— Да что ты все за детей прячешься? — свирепел Харитонушка. — У всякого человека должны быть дети… А вот за такое «усердие» и дети не похвалят, ежели они с понятием… Или детки в отца пошли?.. Сорока от сороки в перо родится.

— Ну у тебя хороши!

— Да!.. слава богу, таких бы всякому… Могу похвалиться, — с жаром сказал старик. — О чем ни заговори с тобой — кажинную лекцию к харчам сведет. Макар Подшибихин на деньгах помешался, а ты — на харчах. Дома-то чего за щеку клал: свинину с маслом, что ли?..

— Дом с заводом равнять нельзя: там всякий кусок на учете, всякая копейка — к месту ляжет, а здесь большие тыщи на ветер летят.

— Сосчитал уж?.. Мудрен ты на вольном свете, горазд в казенном кармане считать, а невдомек, что время наше — большой подъемности, машинный век… Привычки-то заводы строить допреже не было ведь. Ну и понятно, иной раз ошибка случается, или не хватит чего. Не всякая вина виновата. Погляди на себя — и делай, как народу лучше, — увещевал и стыдил Харитонушка. — Вот пройдет годка два, — и все у нас будет укладисто… А карты брось.

— Заладила сорока Якова, — насильно позевнув, сказал Мокроусов, чтобы на том и кончить.

Так, перекоряясь, они подошли к землянке.