Александр Патреев - Инженеры

— Беги наверх… Пакля там где-нибудь… скорее!

Пока Сережка бегал, Варвара помогала Митрофановой, показывая, как надо облегчить себе работу. Он вернулся через несколько минут: в испачканных смолой руках принес каменную плиту, горсть пакли, железный толстый прут и кусок вару. Он так торопился, что чуть было не разбился с лестницы.

Вдвоем, переговариваясь тихо, они опять хлопотали в углу, заделывая пыжом пробоину, откуда текла и булькала вода. Сережка забивал железным прутом паклю, потом сверху прижали камнем, а на него поставили стоймя бочку с цементом, подперев ее другой. Вода унялась, и можно было теперь работать спокойнее.

Они поднялись наверх, приступили к работе, но несколько минут спустя произошло новое несчастье, и у казенки водолива сразу собралась небольшая толпа. Варвара подбежала: сидя на ступеньке, Галка выла от боли не своим голосом, растирая ногу:

— Старый черт!.. всю ноженьку раздавил. Ничего не умеет, а притащился, окаянный!..

Володька Сенцов — весь серый от усталости и злобы на Парфена, молча глядел на нее жалостными глазами, и было ему не меньше больно, чем ей самой. «Вдруг обезножит вовсе? — думал он. — В больницу положат… а то и ногу совсем отнимут».

— Чего собрались?! — гневно закричал он на своих ребят. — Марш по местам!..

Варвара пошла в контору, чтоб вызвать по телефону «скорую помощь», а Володька опустился рядом с Галкой и ощупал ее ногу.

— Больно? — Спрашивал он тоскливо, не зная, чем помочь. — А ты попробуй, пройдись.

Она осторожно привстала, повисая на его руке, но лишь коснулась пола, как опять со стоном повалилась на ступени.

На берегу меж кустов зажглись два желтых, пугающе огромных глаза, и раздался длинный гудок сирены. Варвара привела на палубу людей в белых халатах, подняли пострадавшую, на носилках понесли по сходням на берег.

Сенцов, пошатываясь, угрюмо брел за ними следом. Галкины стоны, нещадный ливень, деревянный гул катящихся бочек по палубе, равнодушие людей и свое собственное бессилие ожесточили его сердце. Поскользаясь, он взбирался на берег и видел, как в раскрытую дверь кареты поднимают носилки (в слабом свете показалось бледное лицо Митрофановой); видел, как вслед за врачом и санитаром влезала в машину Варвара Казанцева, — но почему-то не мог подойти ближе…

Сжав кулаки, он вернулся на баржу, спустился в люк, чтобы расправиться с кривым Парфеном, но не нашел его, — куда-то спрятался старик, перепуганный насмерть. Так и не израсходовав заряд злости, он вернулся опять к казенке, чтобы закурить. Работа не шла ему на разум.

— Ми-и-лай! тут и покурить-то не дозволяют, — участливо прошептал Мартын, отдыхавший один на ступеньках, где минуты две назад сидела Галка. — Всех покалечат, а что за это дадут? — кукиш с маслом… Работали три часа, а цементу — прорва! Когда его тут перекатаешь! Ни молодых не щадят, ни старых… Мы уж пожили — нас не жаль, а вот вы как терпите?

— Замолчи, Мартын, не твое дело, — сказал Сенцов и отвернулся, чтоб никого не видеть.

За кормой всхлипывала вода, жалобно скрипели сходни. Грузчики заметно торопились. Дождь барабанил по железной крыше казенки, широкая, осклизлая палуба блестела от фонарей холодным светом, точно асфальт в обледеницу. Кто-то, раскатив бочку, не смог удержать, она бултыхнулась с двухсаженной высоты в воду.

— Эгей, безрукие! — кричала с берега Настя. — Кто там?

Измокший под дождем Радаев Петька ходил, не спеша, размеренным шагом, словно заведенная машина, способная на еще большую нагрузку, и тяжелая бочка будто сама катилась перед ним, слегка подталкиваемая сильной и ловкой рукой. Он ни разу не останавливался, не отдыхал, а Сережка Бисеров, не желая отставать от него, спешил, пробовал приноровиться по-всякому, но три часа вымотали его так, что еле-еле двигались одеревеневшие, намозоленные ноги, — тут и вырвалась у него из рук бочка.

Приглядываясь к Петьке, он, наконец, нашел секрет, помогавший экономить силу, и так же, как Радаев, не горячился больше, выгадывал, где толкнуть руками посильней, где придержать одной рукой, где двумя, — осторожно ступал по осклизлым доскам. — Видно, так и появляется та удивительная выносливость, на которую способен привыкший к тяжелой работе грузчик.

— Ничего! — уже весело покрикивал Сережка, — не сахарные. Дождь помочит, а солнышко высушит. Володька, песок не сыплется? — Но тот не подал голоса. — Где ты, черт?!.

Бригадира Сенцова искал и другой человек — из райкома комсомола, который привел курсантов в гавань, и, обойдя всю палубу, увидел его и Мокроусова, сидевших под навесом.

— Да, тут не мочит! Тут хорошо! — накинулся он на Володьку. Потом взял обоих за руки и выволок на свет, под дождь. — Дезертиры трудового фронта!.. Ты — самый Сенцов и есть?

— Да.

— Подал в комсомол заявление?.. Нам таких не надо!..

— Ты подожди, подожди, я сейчас, — растерянно бормотал Сенцов, продолжая стоять под дождем. Потом, махнув рукой, молча пошел на работу.

— А вы что?.. тоже от работы прячетесь? — повернулся комсомолец к Мокроусову.

— Я — нет… Я только покурить… устал очень… Тут вот и сел на минутку… Я пойду… не расстраивайся, паренек горячий. Еще накипишься на этом огне.

Володька присоединился к своей бригаде, не торопил их, хотя работали не очень прилежно, не спешил и сам. С каждой минутой бочки делались тяжелее, вырывались из рук, и он необычайно злился, проклиная эту суматошную ночь. Иногда он слышал глуховатый говор Насти, веселый, безунывный крик Сережки и никак не мог понять, почему усердствуют они? чему смеются?..

Брезжил рассвет. Ветер переменился и теперь прибивал мутную волну к берегу, на котором собрались грузчики, закончив работу.

В сторонке от всех переговаривались Колыванов Матвей, инженер Штальмер и Варвара Казанцева, давно вернувшаяся из приемного покоя. Все трое не спали в эту ночь, промокли и были в грязи.

На луговине под брезентами и мешками лежало такое множество бочек, что не верилось, как это смогла сотня человек осилить такую уймищу работы.

Колыванов поблагодарил рабочих за усердие и, увидев приметного среди молодых Парфена Томилина, улыбнулся и спросил:

— И ты поработал, дед?.. Ну иди, отдыхай. Устал, наверно?..

— Да, довелось, — смутился старик, довольный очень. — Все бегут на аварию — ну и я… Я — где люди… вот и довелось потрудиться на старости лет. Силенки мело, добрый человек, а то бы я…

— …скрива-то десяток людей изуродовал бы, — досказал Володька со злостью, перебив его речь.

Досадно и горько было ему от того, что сгубили Галку и что в комсомол теперь не примут его!.. А Парфену, по чьей вине произошло все это, оплошность простили и не дадут в обиду. — «А я возьму вот — и выгоню к черту! Пускай живет, где хочет!» — чуть не крикнул Сенцов, сжимая кулаки.