Александр Патреев - Инженеры

Мастера, наладчики, инженеры, словно разводящие, расставляют новичков (а таковы здесь все!) по местам, объясняют, показывают, пускают станки. После них рабочие поодиночке пробуют сами, приноравливаются, нерешительно трогают рычаги, педали; тут и там взрывается гул моторов, слышен шум, дзиньканье и шелест станков, работающих на холостом ходу. Затем все затихает, чтобы возникнуть в другом месте. Самые разнохарактерные станки, каждый особого назначения и свойства, со своей, только ему присущей формой и скоростью движения, со своим, отличным от всех звуком.

Сопровождая наркома на этот парад машин, Колыванов и Дынников идут за ним следом, и трогательное волненье заметно в их речи и взглядах.

Нарком, седой и тучный, но очень подвижный человек, с белыми опущенными усами, озирает цех беглым, но зорким, охватывающим взглядом. Ему не нужна здесь торжественность встречи, он хозяйственно осматривает станки, подходит к рабочим, многие уже знают его давно, и в громе рукоплесканий и криков, в улыбках — восторженных и ясных — выражают свою радость.

Скопление людей в проходах становится с каждой минутой гуще. Сюда пришли из всех цехов, из конторы, из райкома, с механической базы, с завода бетонитовых камней, с толевого, из гаража, — и все идут, идут, заполняя цех…

На строгальном станке мастер обучает трех девушек, среди них и Галя. Очередь до нее еще не дошла, и она с душевным трепетом ждет, когда мастер скажет: «Митрофанова, теперь попробуйте вы». Она, конечно, пустит станок, но вдруг в ту минуту подойдет к ней нарком?.. И ей сделалось страшно при этой мысли, и хочется, чтобы у станка была не она, а другая… Надя, Ольга, а лучше всего сам мастер!..

Но случилось именно то, чего она боялась: когда подошел нарком, ей приказали пустить станок… Руки у ней задрожали, сердце застучало почти до боли. Молча глядели на нее большие, выразительные глаза наркома, они улыбались, от улыбки будто шевелились его усы, и что-то бесконечно родное, отцовское проглянуло в его лице.

Галя чувствовала, как горят у ней щеки, виски, шея; с какой-то торопливой радостью нажала она один рычаг, второй, третий, — и вот станок начал свою работу. Мерное движение рабочей части сопровождалось двойственным приятным звуком — гу-у-дзинь, гу-у-дзинь… Галя уже не робеет, руки лежат на рычагах, а нарком стоит рядом, тут же стоят Колыванов и Дынников.

— Хороший и точный станок, — говорит нарком и обращается к Гале: — Вам сколько лет?

— Скоро девятнадцать… а на станке учимся пятый день, — прибавила она и очень смутилась, что сказала невпопад. Нарком не придал значения ее обмолвке:

— Молодежь… золотая, счастливая пора, — сказал он, взглянув на Дынникова. И потом снова к ней: — Учитесь, учитесь… «Цинциннати» — отличный станок… на нем и работать надо отлично… берегите его. Это богатство ваше…

— Я буду стараться…

— Вот так и уговоримся… а в следующий раз, когда приеду сюда, вы расскажете мне, как выполняете план.

— Полторы-то нормы я все равно выполню, — второпях, смущенная сказала она, не успев обдумать. И только потом, когда ушел нарком, она поняла, что это была с ее стороны оплошность… Но теперь ей ничего не оставалось делать, как только выполнять это ответственное обещание… С этого дня она почувствовала себя обязанной хорошо работать…

Любопытство пригнало сюда Володьку Сенцова и Бисерова. Но пока продолжалась беседа, ни один из них не решился подойти ближе. Они слышали, как Матвей Колыванов у следующего станка кого-то спрашивал:

— Ну как?.. Пойдет?

— А вот испытание покажет, — отвечал ему наладчик, потому что экзамен еще впереди и нечего пока сказать больше.

В другом отделении цеха, где столпилось много народу, Бисеров протискался к самому станку, чтобы все увидеть своими собственными глазами. Он протянул даже руку, намереваясь потрогать зубчатый отполированный диск, но его руку оттолкнул мастер, и в тот же миг диск завертелся с вихревой скоростью, делая одновременно движение по наклонной оси, да и сам станок отклонялся, точно рычаг, то в одну сторону, то в другую, повторяя неизменно эти движения, будто кланялся. Сумма разнообразных согласованных его действий создавала впечатление строжайшей закономерности, непостижимой для рассудка. Как ни вглядывался Бисеров, сдвинув брови от напряжения, но так и остался для него этот «Глиссон» неразгаданной загадкой…

Долго бродили Сенцов и Бисеров по цеху, любуясь и изумляясь величию и красоте созданного, и было у обоих столько впечатлений, не испытанных прежде, что утомились больше, чем на работе.

— Владимир, не сюда ли перейти нам, а? — не утерпел Бисеров. — Честное благородное, у Гали самый лучший цех!

— Так мы же записались в кузницу? Неужто бросать и, не отведавши дела, менять профессию?.. Неудобно.

— Я — к слову… уж очень здесь станки занимательные. Видал: кланяется? А научиться и на таком можно. Захочешь, всему научишься. На молоте — тоже не просто: точность удара нужна, а удар — пять и восемь тонн… Ахнет — так, пожалуй, на ногах не устоишь, — и Сережка улыбался, почесывая висок.

— А вот попробуем…

День был у них выходной; Бисеров вернулся опять в цех, чтобы еще раз поглядеть на станки, а Володька пошел в кузницу.

Тем временем Настя Бисерова направлялась в свой цех. Земля еще не просохла, в незасыпанных канавах и ямах стояла еще вода; в низинке и в лесу, который виднелся неподалеку отсюда, проступала молодая зелень. Откосы Стрижовых гор, освещенных солнцем, терялись в дали, затуманенной теплой весенней дымкой; в глубоких глинистых оврагах лежал грязноватый снег.

Много людей попадалось ей навстречу, знакомых и незнакомых; бежали машины, обгоняя ее. Вдоль шоссе, идущего к городу, уже начали сажать акации и липы, рыли под клумбы землю. Настя мечтательно думала о том недалеком будущем, когда к этим цветам потянется ручонками ее ребенок с голубыми васильковыми глазами, как у Сергея… И солнце, и молодость весны, и белые стены цехов со стеклянными и бетонитовыми крышами, огромными, как городская площадь, и суетливое движение машин — радовали ее.

Она зашла на склад, чтобы взять там вязанку метел. У ворот кузницы остановилась отдохнуть, и тут встретил ее Володька.

— Помочь, что ли? — спросил он, здороваясь за руку. — А почему сама несешь?.. Для подноски другие люди имеются.

— Да все занятые, торопятся… а мы с тетей Варей цех хотим подмести.

— Тогда взяла бы поменьше: сила в тебе не мужская ведь, — говорил он, перевязывая метлы потуже. — Я сам тебе донесу.

Легко вскинув вязанку, он шел рядом с Настей, сторожко посматривая на встречные машины. Он что-то сказал, а Настя не расслышала и переспросила.

— Говорю: заводище какой построили! Труда сколько положено — страсть!.. Никогда в жизни того не бывало.