Виктор Лихоносов - Люблю тебя светло [сборник]

— Я думаю! Какой ужас, деревенские ребята почти все подвыпившие. И что они в этом находят?

— Это для острого ощущения жизни, — сказал Мишка, вспоминая себя на речке.

Все ему сейчас казалось прекрасным. Ему только не нравилось стоять с Ниной, хотелось туда, в кучу, где толкают друг друга ребята, дурачатся и гогочут девки. Вот та, в крапленом платье, с косой, стоит боком к рыжему парню и сердито отчитывает его, и, когда парень, наклонившись к уху, что-нибудь сболтнет, она закидывает голову и хохочет, всплескивает руками, а две другие, одна худая, в сапогах и фуфайке, другая посимпатичнее, любопытно трясут ее за плечи, шепча: «Чо, чо он сказал?» Почему так интересны они ему? И все они свои, и есть о чем говорить, а что скажет им он? Стало шумно, вошла Онька, кинула фуфайку на лавку, в белой блузке и черной юбке, живая, горячая и насмешливая, как хозяйка в своем доме.

Но где же Варя? Неужели не придет? Он припомнил поляну, стог, Гошку, валянье под стогом, и несмелые неодобрительные глаза Вари, и мысли свои, всегда острые в ту минуту, когда он заносил навильник с ее краю. Жить бы здесь!

Голова кружилась.

Коля Агарков попробовал баян. Танцы начались с вальса.

Кого бы пригласить? Много их, все гудят, все непохожи, и Мишка, красивый, свежий, то уверенный, то застенчивый. Глаза разбегаются. Пока он выбирал, парочки растеклись. Он было намерился выйти и покурить, но увидал пробирающуюся к нему с дальнего угла Оньку.

— Пошли? — сказала она по-свойски. Она никого не боялась, напрасно студентки морщились и шептались.

— Пойдем, — согласился Мишка, тронул ее шершавую ладонь, второй рукой обнял за спину, и она сразу же жарко сошлась с его грудью. В тесноте он повернул к ней голову, она тоскливо сузила глаза, улыбнулась и еще крепче подалась к нему.

«Вот тебе и встреча. А Варя не пришла. Вари-то нет, жаль, очень жаль».

— Давай не будем кружиться, — попросила Онька. — Я падаю.

— Я же держу тебя.

— Я тяжела. Уронишь — не подымешь.

— Возможно.

— Что это у тебя слова не допросишься?

— Я разговариваю.

— Нет, днем я имею в виду.

— А-а…

— Такой серьезный, куда там! Скучно тебе у нас?

— Наоборот. С такими не соскучишься.

— Подожди, еще не то будет, — как-то тайно пообещала Онька. — Мы еще не так можем.

— Кто же «мы»? С Варей?

— Чо-чо?

— Ничего.

— Я не глухая.

— Ты такая.

— Да, я такая ли еще, — сказала она и тесно подставила ноги.

— Где ж твоя подруга?

— Зачем тебе?

— Просто.

— Просто, так нечего и спрашивать.

— Ну все-таки.

— Варе здесь делать нечего. Она серьезная.

— Как и ты?

— Я какая есть, — сказал она и сжала руку.

На них вовсю смотрели.

— Коля чем-то недоволен, — сказал Мишка.

— Пускай завидует.

После вальса они танцевали танго. Нина с укоризной наблюдала из угла. Заиграли фокстрот, и Мишка пригласил ее. Нежная, хрупкая, она ему тоже нравилась, и он уже не знал, кого сегодня провожать: ее или Оньку.

— Миш… — сказала она. — Наши девочки тебя осуждают.

— За что?

— Подумай.

— Мне скучно с ними. Хоть других послушать. Скучно плести о киноартистах.

— Ты все равно уедешь… — осторожно намекала Нина. — Ну что общего?

— С Онькой, что ли?

— Хотя бы. Тебя уважать перестанут.

— Интересно мне. Нравится.

— О коровах захотелось поговорить?

— О доярках, — съязвил Мишка.

— Глупо.

Лавки от стен с грохотом перетащили к середине, поближе к сцене, задернулся легкий занавес, и объявили о концерте. Двери в клубе не закрывались, на улице курили два парня, и веяло тишиной.

Концерт был большой. Сначала спел хор, потом пела Нина. Голос ее был чист и далек, точно из поля, и она нравилась зрителям, немножко свысока кланялась и заходила в угол, где стоял и вспоминал слова смешного рассказа Мишка. Он вышел, и зал как бы вздохнул, узнал его, зароптал: «О-о-о!..» Мишка увидел луну в двери и Оньку, задравшую голову на последнем ряду, подгонявшую криком: «Давай не тяни, терпение лопается!» И эта простота реплики, и легкое Мишкино настроение с тех минут, когда он бежал на речку и обратно, когда собирался в клуб под горку, когда ждал Варю и танцевал с Онькой, и то, как Нина мягко подтолкнула его, объявив номер, — все помогло ему, и он с охотой, не надрываясь, рассказал смешную историю про телушку, ворвавшуюся в церковь во время молитвы. Зал стонал, колыхался, хлопал, а в дверях молочным пятном сияла над деревней луна.

— Ой, Миш, так здорово! — обняла Нина за кулисами, и они прислонились, затихли вместе, следя за выступлением гитаристов. — Ты останешься после концерта?

— Потолкаюсь, а что?

— Я хочу тебе сказать что-то.

— Ты еще будешь петь? — спросил Мишка. — Спой «Встречай меня», им понравится.

— Ты хочешь, чтоб я спела?

— Хочу.

— Хорошо, я спою. Настоящую деревенскую песню.

Нет, песня была не просто деревенская, и была она для всех на свете, тихо, но тонко задевала за сердце. Пела Нина, переживая, чутко и нежно, и необыкновенна хороши, просты и доходчивы до глубин были слова в эту ночь, под луной в распахнутой двери, когда голос звучал точно из поля. И то, что в песне кто-то обещал, что еще не все прошло, еще не вся брошена черемуха, еще будет их время, то, что слова были давным-давно знакомы и здесь вдруг новы, и каждый считал их своими, собой сказанными, каждый думал о себе или хотел, чтобы это было о нем, с ним случилось, стряслось, — все было к месту, к этому вечеру, к поляне, к возвращению из леса, к Варе, а где она, почему не пришла? Отдаваясь песне, переполненный, щедрый, Мишка вдруг понял, что в жизни еще не раз придется вздрагивать от этого.

— А ты, оказывается, артист! — сказала ему Онька после концерта. — Тебе в Москву надо. От души посмеялись.

— Песня тебе понравилась?

— Мы ее с Варькой лучше поем. В компании — так вообще не оторвешься, сразу в кого-нибудь из нас влюбишься.

— Варя так и не пришла?

— Чо она тебе сегодня далась?

— Могу я спросить, нет?

— Часто больно спрашиваешь. Может, кто ревновать начнет.

— Кто?

— Тебе все знать надо.

— Ей-богу, все.

— У нее сегодня день рождения. Я зашла, поздравила, стаканчик выдула и сюда подалась. Там у нее девки, целый табун, они теперь до ночи засядут. Да мы вот как-нибудь еще соберем, погуляем по всем правилам. Ты ж не придешь, если позовем.

— Обязательно приду! — сказал Мишка.

«Пойду, пойду нынче, провожу ее! — думал он. — Пусть Нина сердится».

Расходились в полночь. Онька ушла с девчатами вперед. Вдали пели, и он по голосу улавливал, где они сейчас: возле сушилки, на мосту, у крайнего дома. Сзади отставали парочки, еще ниже шла, наверное, со студентами Нина и дулась на Мишку.

У дома с изгородью Мишка увидел Оньку. Прошли парни, среди них по росту можно было угадать Колю Агаркова.