Виктор Лихоносов - Люблю тебя светло [сборник]

— Кого ждешь? — крикнул он Оньке. — Не меня?

— Тебя только и не хватало.

— Чо я, рыжий, чо ли?

— Был бы рыжий, может, и ждала б. Иди просыпайся, как бы мать порки не дала.

— Коро-ова, — тупо обозвал ее Коля.

Мишка заколебался.

— Миш, — ласково позвала Онька, — иди, чо-то скажу.

Он подошел, оперся спиной на изгородь. Она улыбнулась.

— Чо будешь делать? — повернулась она к нему, ткнула плечом в плечо. — А-а? Тебя можно спросить?

— Спрашивай.

— Чо это ты боишься танцевать при городских? Боишься, что засмеют? А мне ваши девчонки, знаешь, не понравились. Выбражают много из себя. Вот эта, чо с тобой танцевала, в лыжном костюме, чо, твоя подруга небось?

— Нина? Я ее знаю не лучше тебя.

— Меня узнать недолго, — засмеялась она. — Я заметила, она чо-то к тебе испытывает.

— Может быть.

— Как она номера объявляла! Хм! «Дорогие друзья, — передразнила Онька, — вы простите нас за непраздничный наряд, но нам думается, что концерт создаст у вас истинно праздничное настроение». Фи-фи! И чо они так жужжат про тебя: Мишка, Мишка! Ты чо, самый красивый, лучше нет?

— Самый обаятельный.

— Тогда проводи меня. Проводишь? — сказала она, выдавая себя взглядом. — Не торопишься, не ждут тебя? Ну не ждут, а мама далеко! Возьми меня за руку.

Они двинулись в конец улицы, куда шли в первый раз за председателем.

— Коля на тебя обиделся, — сказал Мишка.

— Чо ж такого… Может, и мне еще не раз плакать придется. Толку от этого Коли. Хоть бы ростом был, а то так…

Еще не доходя до Вариного дома, они услыхали песни.

— И-и, полуношники! — повеселела Онька. — Крепенько, видать, загуляли! Интересно, кто ж там у них самый пьяный. Не именинница ли?

Она загородила собой окно. Варя была рядом с Гошкой! Она принарядилась к своему дню, но по-прежнему была не накрашена, гладко причесана. Привалясь близко к столу, она пела и переживала. Стена скрывала начинавшего первую строчку, но видно было, как, ухватив паузу, передохнув, Варя вместе с другими надсадно, во всю мочь подтягивала и уже ничего не видела, не слышала вокруг, только себя, свою судьбу, свой голос, готовый порваться и не рвавшийся. И на словах «на нем защитна гимнастерка, она с ума меня свела» вступила в повтор Онька за окном, и голос ее разбудил улицу. В комнате стихли, разом взглянули на окно.

— Подайте несчастной, — подурачилась Онька, — издалека иду, мужика ищу завалященького…

— Какого тебе? — крикнул кто-то, подыгрывая ей. — Женатого или холостого?

— Любого! Лишь бы понастойчивей.

— У-у, мы таких не водим, у нас все мальчики скромные.

— А вон тот, рябой, у него глаза навыкате, губы бесстыдные — его нельзя?

— Он у нас занят.

— А лишнего вам не надо, тут один возле меня, не знаю, как отвязаться, кровь с молоком.

— Молодой, старый?

— Молодой, моложе меня.

— Тебе-то сколько?

— Шасят шастой.

— Тогда ничего. Зови его!

— Хватит ерундить! — крикнула Варя. — Входи!

Мишка стоял сзади, улыбался.

— Миш, пошли. По рюмочке.

— Нет, нет.

— Ну, ну! Еще разговаривать будешь, нечего тут, пошли, да и все. Ты со мной, не с кем-нибудь. Все знакомые, выпьем и уйдем. Вот ты какой! Я не думала. Скромность свою оставь для другого раза. Все мы скромные, пока светло. Ты ведь уже не мальчик, пора. Пойдем, пойдем, — торопливым шепотом попросила она и подцепила за руку. Мишка нехотя прошел двор и у дверей снова уперся.

— Неудобно. Потом я совершенно не хочу пить. Иди одна, я подожду.

— Никто тебя и не заставит. Посидишь для приличия, Варьке сегодня двадцать три, она обидится. Можешь и не пить, ну разочек там пропустишь, ничо с тобой не станет. Пойдем, я тебе чо-то скажу потом. Ей-богу.

Мишка и сам себе не понравился. Он не шел от стеснения, боялся оказаться чужим, а идти хотелось: там была Варя. Там были именинница и кто-то еще, кого она позвала не случайно, его же не позвала, не сказала вечером или еще раньше: приходи.

Онька забежала в комнату, подняла шум и снова высунулась в сени, крикнула Мишку, потом зашептала, опять наговаривая тайное, бесовское. Он не пошел и прислушивался из сеней, что говорили внутри, ощущая себя в глупом положении, когда и уйти уже неудобно, да и не хочется, а войти и подавно.

— Я же не гордая, — шутила там Онька, — я чо, я посмотрела, мне пары нету — и в клуб, на студентов полюбоваться, концерт был, ребята на подбор, еще позавидуете мне. Ну, поздравляю! За тебя, именинница. Расти большая, не болей, деток тебе поменьше, меня не забывай. Ну, чтоб завтра не проспала!

— О-о… без этого… самого…

— Чо, неправду я говорю? Чо я такого сказала, подумаешь! Ничо я и не сказала, какие там намеки. Я режу напрямую.

— Пей уж, пока за воротник не вылила.

— У меня воротников нет, я вся нараспашку.

Все засмеялись.

— Ну, Варюшка моя… подруга моя… счастья тебе, милая. Столько прожить да еще столько… и еще, и еще, и счастья найти. А ты, Гошка, не выдирайся. Давай, милая, чокнемся да поцелуемся. О! — чокнулись и поцеловались они. — По всей! А-а! — крякнула Онька и шумно дохнула. — Она у вас разбавленная, черти. Некрепкая. Чо-то не падаю.

— Где же твой знакомый?

— Миш! — позвала Онька. — Именинница тебя хочет видеть. Влюбилась, чо ли? — добавила она тише. — Обидишь меня.

— Гляди, тебя обидишь.

Онька вышла, посмирнела и стала уговаривать Мишку как маленького:

— Чо ты, а, Миша? Зашел бы, там так хорошо, все свои, посмеемся, песни попоем. Имеем мы право погулять после работы как хочется?

— Пойду я.

— Я тебе чо-то после скажу. По секрету.

— Ты лучше зайди, извинись и выходи поскорей.

— Не хочет! — сказала она в комнате. — Чо я могу, если не хочет.

— Не умеешь, значит, — сказала Варя. — Плохо уговаривала.

— Сама попробуй. Я уступаю, если получится. Дайте я ему налью, и мы с ним выпьем в сенках. Раз не хочет, я же за рукав не потащу.

Вышла Варя. Она сегодня выпила, у нее день рождения, когда бываешь грустнее прежнего. Она взяла его за рукав, приглашая. Он готов был уступить и уже воображал всякое: знакомство с компанией, песни, шутки, все уходят, она глядит на него и задерживает потом в сенях последнего, целует у этих бочек с солеными огурцами, вот такая, не пьяная и не трезвая, легкая, качающаяся, с милыми мягкими губами, именинница.

— Выпьешь за меня, у нас все свои. Ради меня, мне сегодня много лет, ох, — вздохнула она, и в этом вздохе было больше, чем в ином слове и взгляде. — Ну?

— Извините, но нет. Я поздравляю вас, может быть, больше, чем другие, но… я пойду.

— Не хотите, чо ж. Дело хозяйское. Извините, вам, наверно, с нами неинтересно, у вас повеселее бывает.

«Что ты, милая», — думал Мишка.

— Ми-иш! — опять выбежала Онька, пропустила Варю и толкнула дверь нагой. Стало темно.

«Дурацкое положение, — сердился Мишка. — Чего я жду?»