Константин Лордкипанидзе - Избранное

«Я люблю Талико — это самое главное. А там я уж все выдержу. Все остальное — пустяки», — говорил себе Меки, как будто эта любовь вознаграждала его за все страдания.

— Подумай о будущем, парень! — рассердился однажды Дахундара, не одобрявший его увлечения. — Или ты хочешь до самой смерти служить у чужих людей? Пошевелись, погляди вокруг! Не замочив ног, брода не перейдешь. Что ты заладил — Талико да Талико! Ну, любишь ее, ладно, слыхали, ну и что из этого?

— Я… женюсь на ней! — еле выдавил из себя Меки и отвел глаза, избегая взгляда Дахундары.

Тут уж Дахундара не пожалел своего друга и расхохотался во всю глотку.

— На ком ты женишься? На ком? — покатывался со смеху могильщик. — Да за тебя не то что Талико — сопливую девчонку Агаты не отдадут! На что ты рассчитываешь, на кого надеешься? Ни кола ни двора у тебя нет, нужник — и тот негде поставить. Хоть бы какой-нибудь ободранный петух пел у тебя на плетне! А ты вздумал обзавестись семьей! Забыл, что ты батрак, чужим людям в руки смотришь? Нет, брат, сначала заведи себе крышу над головой, а уж потом думай о женитьбе! Пусть ты будешь жить в бедности, пусть даже будешь иной раз мечтать о куске холодной лепешки и луковице, но когда поднимется над твоей крышей дым очага, люди увидят и скажут: «Обосновался!» Соседям ты будешь сосед, родственникам — родня, и всякий станет с тобой считаться. Вот когда ты человеком станешь! А так, брат, какой дурак примет тебя в зятья? Перед тобой все двери закрыты.

С тяжелым сердцем, словно побитый, ушел Меки от приятеля. Он и сам видел теперь безнадежность своего положения. Но существовал ли когда-нибудь на свете юноша, который умел бы взвешивать каждый свой шаг и ни разу в жизни не строил воздушных замков?.. Меки как раз был в том возрасте, когда сердце отказывается подчиняться разуму. А вот стоило Дахундаре дунуть — и воздушные замки рухнули, рассыпались в прах.

«Когда поднимется над твоей крышей дым очага, люди увидят и скажут: «Обосновался!» — повторял Меки слова Дахундары, поглядывая во дворы, мимо которых бежала дорога. Вот перед черной от дыма хижиной маленький мальчик толчет в деревянной ступке приправу к фасоли.

— Сегодня я отнесу папе в поле обед, — пристает он к матери, которая печет кукурузные лепешки, а сам потихоньку отправляет толченые орехи в рот.

— Все съел, противный мальчишка! — сердится мать, замахиваясь на него сковородкой. Эта мирная простая картина тронула Меки до слез. Перед глазами его встал отец этого мальчугана, который сейчас работает в поле и ждет из дому обед.

И вдруг Меки вообразил себя на месте этого человека. Вот он опирается на мотыгу, чтобы перевести дух, обводит взглядом долину. Вдали показалась Талико. В руке у нее корзинка (интересно, что она сегодня приготовила? Сварила зеленое лобио или расщедрилась на цыпленка?). Впереди бежит маленький мальчуган в одной рубашонке и тащит кувшин, заткнутый кукурузной кочерыжкой. «Тише, сынок, не споткнись, а то разольешь! Не сумела я достать вина для твоего отца, так принесем ему хотя бы холодной водички!» — говорит Талико.

«Для твоего отца…» Боже мой, сколько счастья, сколько спокойной и гордой радости в этих словах!

«Хоть бы какой-нибудь ободранный петух пел у тебя на плетне!» — вспомнил Меки. Сердце в нем оборвалось, он обессиленно и безнадежно прислонился к чьей-то изгороди.

— Ты что глаза выпучил, парень? Околдовали тебя, что ли?

Меки повернул голову и увидел Кирилла Микадзе.

— Куда идешь? В село?

— В село, — кивнул Меки.

На дороге была слякоть, в мутных лужах плавали соломенная труха и клочки сена, и Микадзе, как воробей, перепрыгивал с кочки на кочку, с камушка на камушек. А Меки шагал не глядя, как попало — прямо по жидкой грязи.

— Землю теперь всем дают? — спросил он.

— Всем. Было бы чем обработать. Долю мне хоть сегодня отмерят в Сатуриа. А почему ты спросил?

— Так просто, — сказал Меки.

— Нет, не просто, — сказал Микадзе. — Эх, земля-землица! Ждет она наших рук и никак не дождется!

Духан закрылся только после полуночи. Меки едва держался на ногах от усталости и, когда хозяин ушел, лег на прилавок и некоторое время лежал не двигаясь. Все тело у него ныло. Потом, придя немного в себя, Меки зажег коптилку, разыскал иголку с нитками и сшил из какой-то старой тряпки мешочек.

Утром, чуть свет, он был уже в хибарке Дахундары.

— Здесь пять рублей! — выпалил Меки и сунул в руки изумленному могильщику мешочек и бумажные рублевки. — Вчера Эремо заплатил мне жалованье. Полагалось мне шесть рублей, да я разбил три тарелки, Эремо удержал с меня рубль…

— Хочешь, чтобы я сохранил?

— Да. Землю теперь раздают бесплатно. Я проработаю у Эремо еще два-три года. Он обещает прибавить жалованье. В каждую получку деньги буду приносить тебе. Буду прикладывать копейку к копейке. Прошу тебя: не давай мне из этих денег ни гроша, какая б ни была нужда! Этот мешочек мы будем развязывать, только чтоб положить туда деньги.

— Что ты задумал? Зачем так себя мучить?

— Зачем? — Меки покраснел. — В пятницу на базаре пару молодых бычков продавали за двадцать пять червонцев…

Дахундара прищурился и помахал перед его носом рублевками:

— Знаешь, сколько тебе нужно гнуть спину на Эремо, чтобы собрать двадцать пять червонцев?

— Знаю. Но неужели за три года я не накоплю? Куплю бычков, получу землю, поселюсь отдельно и…

Он не докончил: «…и женюсь на Талико».

Но Дахундара и без этого прекрасно понял, что хотел сказать его приятель, потому что хорошо знал о его мечте. Он одобрил решение Меки и обещал ему помочь. С этого дня все помыслы Меки сосредоточились на деньгах. Под Новый год Дахундара обычно привозил ему из Кутаиси кожу на каламани и черную сатиновую рубаху. В этом году Меки — единственный во всем селе — остался без обновки к празднику.

— Мой праздник будет в тот день, когда я куплю быков, — упрямо повторял он, и Дахундара, отправляясь в Кутаиси, не получил от него ни рубля на покупки.

Свое скудное жалованье Меки откладывал до последней копейки. Кроме того, иногда он немного подрабатывал, мастеря силки и капканы. В конце каждого месяца друзья высыпали содержимое мешочка на тахту, пересчитывали бумажные деньги, укладывали монеты столбиками. С какой надеждой, с какой глубокой верой глядел Меки на затертые бумажки, на новенькие блестящие серебряные монеты! Он смотрел на свою копилку, как набожная старуха смотрит на чудотворную икону. Потом они одну за другой опускали бумажки и монеты обратно в мешочек, и Меки, радостный и оживленный, отправлялся в духан. Все это время на сердце у него было удивительно легко.