Ян Винецкий - Человек идет в гору

— В-вы… — безуспешно пытался выдавить что-то из себя Павлин. Лицо его разом побелело.

— Да, я, — ответил Виктор Васильевич. — Я окольцевал вас. Помните, я давал вам деньги, а вы мне расписочку? Она теперь у меня. А потом, помните, вы рисовали мне схемочку расположения реактивного двигателя на самолете Бакшанова? И эта схемочка у меня. Впрочем, фотокопия ее уже далеко… за океаном. Хорошие документы, не правда ли?

«Ах, какой ты подлец, Сладковский! — хотел крикнуть Павлин. — Как искусно поймал ты меня, дурака, в свою сеть!» Но он лишь беззвучно шевелил губами.

— Успокойтесь, Павлин Евтихеевич. Назад к вчерашнему у вас пути нет. Стоит вам заикнуться и рядом со мной вас будут судить как изменника. — Впрочем, — добавил он, небрежно подернув плечами, — вас еще до суда уберут «окольцованные»!..

На другой день Павлин сослался на недомоганием, освобожденный Николаем Петровичем от работы в ОКБ, лежал дома, недвижимый, как труп. Тягостные, тревожные, беспощадные мысли терзали его.

Что делать? Где искать спасения из того омута, куда завлек его и столкнул Сладковский?

Еще только вчера он был свободным, веселым, живым человеком. А сегодня он труп, жалкое и подлое существо, которому присвоен номер в каком-нибудь каталоге заокеанской разведки.

Сладковский так и сказал «к вчерашнему у вас пути нет». К вчерашнему? Да умел ли он ценить это «вчерашнее», понимал ли он всю солнечную красоту его?

Нет, не понимал! Иначе он разглядел бы ту проклятую сеть, что раскинул Сладковский.

Полно! Такой ли уж невинной жертвой является он, Павлин? Кто тянул его за язык разглагольствовать о новой машине Бакшанова? Кто заставлял его рисовать «схемочку», как выражается Сладковский, расположения реактивного двигателя на самолете Бакшанова?

Разве, работая в особом конструкторском бюро, он не знал, что сведения эти являются государственной тайной?

Да, знал. Но он считал Сладковского честным человеком. Сладковский был близко знаком с Бакшановым…

Что же делать? Выполнять задания Сладковского? Изменник, предатель, американский шпион, — каждое из этих страшных слов, казалось, испепеляло у Павлина все внутри, оставляя зияющую пустоту.

Давно ли погиб отец его, освобождая другие народы от фашистского рабства, от власти денежного мешка и полицейской дубинки?

А нынче он сам на службе у той темной силы, с которой отец боролся четыре долгих и трудных года.

Врешь, Сладковский, не сделать тебе из меня изменника, не сделать!

Пойти рассказать? Значит, арест, суд и черный позор изменника. И еще до ареста — гибель от рук «окольцованных»… Пусть! Но на Родину никогда не поднимет руки Павлин Точка.

Вечером он пошел к Чардынцеву.

В кабинет Бакшанова вошел широкоплечий военный с твердым взглядом внимательных карих глаз.

— Степан Фирсович Огнев, — отрекомендовался он и протянул Бакшанову удостоверение работника Министерства государственной безопасности.

— Слушаю вас, — проговорил Николай Петрович.

— Видите ли, товарищ Бакшанов… наблюдая за одним любопытным иностранным субъектом, мы установили, что он интересуется вашей новой машиной… посылает кое-каких людишек… Сегодня они готовят войну против нас, но американская разведка уже давно начала боевые действия. Я хочу предупредить вас, чтобы вы усилили бдительность и все чертежи держали под своим строжайшим контролем.

— Благодарю вас… Сделаю все необходимое… — проговорил Николай Петрович, бледнея и строго сдвигая брови.

— И еще… Нам интересно знать, встречали ли вы когда-нибудь этого человека. У нас создается впечатление, что он знаком с вами и… боится показаться на глаза.

Огнев вынул из кармана фотокарточку и показал ее Бакшанову.

— Брэдли! — воскликнул Николай Петрович.

— Сейчас он ходит под фамилией Хортвэта, — добавил Огнев.

— Некогда известный американский инженер…

— А теперь обыкновенный разведчик. Охотник за чужими техническими мыслями, — иронически улыбнулся Огнев.

Николай Петрович помнил его по фотографиям, которые печатались в американских технических журналах под заголовками его статей.

Твердое лицо с тонкими, плотно сжатыми губами и какое-то хищное, настороженное выражение темных глаз.

Николай Петрович вспомнил встречу с этим американцем во время своей заграничной командировки лет за пять до Отечественной войны…

Брэдли в сером, наглаженном костюме учтиво склонил крупную лобастую голову на короткой сильной шее. Под редкими, гладко зачесанными назад волосами желтела лысина.

— Мистер Бакшанов? — протягивая руку, обратился он к Николаю Петровичу с приветливым полувопросом.

Бакшанов пожал ему руку и в свою очередь удивленно произнес:

— Вам известна моя фамилия? Очень лестно.

— Я читаю русские технические журналы, мистер Бакшанов. А вы в России далеко не последний человек, а?

Он весело подмигнул и громко расхохотался. Потом, резко обрывая смех и оставив на лице «дипломатическую улыбку», пригласил Бакшанова в свой «линкольн».

Когда они подъезжали к заводу, Николай Петрович увидел большую толпу мрачных людей возле главных ворот.

— Летчики… — усмехнулся Брэдли.

— Что они здесь делают? — спросил Николай Петрович.

— Сегодня утром разбился летчик-испытатель Кирби… Он испытывал машину конструктора Смита. При выводе из пикирования оторвало крыло. Чертовски жаль машину!

— Что же, эти летчики пришли отдать последний долг товарищу?

Брэдли снисходительно улыбнулся непонятливости Бакшанова:

— Они пришли проситься на его место.

Несколько дней Брэдли водил Николая Петровича по большим, просторным цехам завода, не давая ему возможности останавливаться у голых самолетных скелетов, постепенно обраставших деталями. Он всячески старался отвлечь или хотя бы рассеять внимание русского инженера.

— Вы, вероятно, очень богаты, мистер Бакшанов? Получить высшее образование и развернуть конструкторскую работу по карману только богатому человеку.

— Вы ошиблись. Мой отец — простой слесарь. И я был слесарем, работал и учился в рабфаке. Потом окончил институт.

Рабочие, узнав, что Брэдли ходит с русским инженером, собирались небольшими группами, оживленно о чем-то переговаривались, потом, завидя мастера, рассыпались по своим местам.

— Как вы находите наш Нью-Йорк, мистер Бакшанов? — спросил Брэдли.

— Когда я подъезжал на пароходе, меня поразила гигантская панорама города, огромные небоскребы. А походил по улицам — разочаровался. Темно, душно… Давят эти коробки на человека, делают его маленьким, пришибленным.

— Так все в жизни. Издали красиво, а приблизишься — пустота. Жизнь — мираж, мистер Бакшанов.