Ян Винецкий - Человек идет в гору

Но разве может в партийной работе иметь сколько-нибудь серьезное значение личная неприязнь? Тогда остается второе. Да, отставший обозник. Да еще с примесью петушиной заносчивости.

— Вот что, Федор Антонович, — сказал Чардынцев, — ты собирай против меня факты, а я буду работать. Кому что по душе!

— Я созову партийный комитет! — вспылил Гусев.

— Давай. Может быть, товарищи помогут тебе разобраться в твоих ошибках.

Чардынцев ушел, не простившись. А Гусев долго еще сидел в кабинете, что-то писал, часто зачеркивая и начиная сначала. С улицы доносилось ровное могучее дыхание завода…

Гусев иногда подумывал об учебе. В конце концов, у него уж не ахти какое большое образование — пятнадцать лет назад он окончил авиационный техникум. Он написал было заявление Булатову с просьбой командировать его в областную партийную школу, но проносил его в кармане так долго, что оно все протерлось на сгибах. Он не мог найти в себе силы хоть на время покинуть завод, с которым связаны лучшие годы жизни.

Ах, каким огнем горела тогда его душа! Он редко бывал дома, перенес свою койку в одну из комнат парткома.

Восемнадцать часов в сутки он бывал на ногах — заседания, митинги, трудовые авралы, полные безудержного патриотического порыва. Да, он умел зажигать людей.

«Умел! — поймал он себя на том, что говорит в прошедшем времени. — А теперь? Неужели выдохся, Федор Антонович?»

Гусев бросал ручку и долго ходил по комнате с перекошенным, словно от зубной боли, лицом…

После работы бригада Наташи собралась в красном уголке цеха на занятия по техминимуму. Девушки начали изучать конструкцию токарного станка.

Наташа вызвала Клаву Петряеву. Клава встала, недовольно поглядев на бригадира.

«И чего она всегда меня вызывает первой!»

— Скажи, Клава, как называется станок, на котором ты работаешь?

Клава обиженно передернула плечами: «Вот еще! Задает детские вопросы!», но вслух ответила:

— «ДИП». Это же известно всякому.

— «ДИП». А что обозначает это название?

Клава растерянно обвела глазами девушек. У тех тоже были недоумевающие лица. Простое, казалось бы, дело — название станка, а в него никто из них не вдумывался. Дип и Дип. Работали на нем, любовно чистили, знали каждую выщербину и царапину на нем, а вдуматься в название было невдомек.

Бойкая на язык, быстроглазая Гульнур решила выручить подругу.

— «ДИП» — это три буквы… — начала Гульнур, подыскивая объяснение.

Девушки засмеялись:

— Догадливая!

— Спасибо за открытие. А мы думали — букв больше.

— Я хочу сказать… — не унималась Гульнур, — три начальных буквы… имени, отчества и фамилии изобретателя!

— Вот как! — с едва заметной усмешкой спросила Наташа. — А фамилию изобретателя помнишь?

— Забыла. Вот только давеча на языке был…

Гульнур покраснела.

— Садись, — строго сказала Наташа. — Если не знаешь, — лучше откровенно признаться, а не гадать на кофейной гуще.

Наташа рассказала, как в годы первой пятилетки рабочие московского завода «Красный пролетарий» создали новый отечественный токарный станок и дали ему название «ДИП», что означает «Догнать и перегнать!»

— Интересно! — блеснув белками глаз, воскликнула Зоя. — Догнать и перегнать. Какое хорошее название!

Наташа движением головы откинула назад выбившуюся на лоб прядь волос.

— И думается мне, девочки, — сказала она, — название станка должно быть нашим лозунгом. Догнать и перегнать другие бригады!

— Правильно, Наташа!

Девушки изучали правила настройки станка, пользования лимбом, способы закрепления резца в державке, регулировку центра бабки.

И Наташа, и Зоя, и Гульнур, и даже «трусиха» Клава с каждым днем чувствовали себя увереннее.

Наташа добилась от механика цеха разрешения на покраску станков, девушкам сделали четыре шкафчика для инструмента, новые деревянные подмостки.

— Вот что значит женский персонал! — громко разглагольствовал Павлин. — Тут тебе и слесаря, и пекаря, и всякая всячина! А на нас, сиротин, ноль внимания.

— А кто вам мешает навести у себя порядок? Меньше по курилкам шатайтесь! — отвечали девчата.

— Эх, нам бы такого бригадира, — вздыхал Павлин.

— Держи карман шире!..

Вскоре участок бригады Наташи стал резко выделяться в цехе. Свежей краской сверкали станки. Девушки тщательно очищали их от стружек, протирали до блеска и смазывали маслом. В зеленые новенькие шкафчики аккуратно складывали инструменты, перед уходом подметали пол.

— Санитария и гигиена! — разносился по цеху хохоток Павлина. — Подметать пол и уборщица умеет… А вы попробуйте дать двести два процента плана!

В последнем Павлин был прав. Из всей бригады одна Наташа только-только давала норму, остальные не достигали и восьмидесяти процентов.

— Ничего! — ободряла Наташа. — Москва не сразу строилась.

Но ей самой было страшно. Ученический период слишком затянулся. Как назло, ни одна из ее девочек не окончила ремесленного училища. Все они пришли на завод со школьной скамьи. Работали револьверщицами на самых простых «обдирочных» операциях.

«Неужели оскандалимся? — думала Наташа. — Вся беда в том, что я сама еще слабый токарь. Другого вам надо бригадира, девочки…»

Однажды Наташа сидела в красном уголке, читая книгу. Было время обеда. Все потянулись на улицу.

Яша Зайцев давно ждал минуты, когда Наташа будет одна. Всегда вокруг нее вьются подруги, а при них начинать разговор было рискованно — засмеют.

И странное дело — на людях он смел и остроумен, а сейчас, когда ему выпал случай встретиться с Наташей с глазу на глаз, его охватила внезапная робость. Он боялся, что острые, со смешинкой глаза Наташи разглядят нечто большее, чем то, что он собирается ей сказать.

— Фадеев? — спросил он, заглянув через плечо.

— Фадеев, — ответила Наташа.

— Наташа… — Яков почему-то взглянул на стеклянную дверь, за которой, матово блестя, уходили в даль цеха караваны станков. — Я говорил с ребятами… Хотим вызвать на соцсоревнование…

— Кого?

— Твою бригаду.

Наташа вскинула голову.

— И ты с Павлином заодно? Смеешься!

— Кто же смеется, Наташа! Мои ребята от всей души… помочь хотим.

Она быстро взглянула на него и, молча удивившись, задержала взгляд. В глазах Якова была чистая прозрачная глубина.

— На буксир хотите взять?

— Что же делать… если буксуете.

— Буксуем… правда! На одном месте топчемся.

Наташа с досадой махнула рукой.

— Не горюй, Наташа. Вы начали хорошо — организованно, дружно… прямо глядеть было любо. А теперь встала заминка. Оно и понятно: главные трудности подошли. И вот… мы решили… чтобы каждый передал свой опыт. Возьмем индивидуальное шефство.