Анна Лупан - Обрести себя

Несколько дней подряд не закрывалась дверь дома деда Пынти. Приезд Илиеша стал поводом для гулянки и причиной хорошего настроения. Как раз все утомились от осенних работ, требовалась разрядка. Все старое было переворошено, прочесано, рассмотрено и рассортировано…

Настоящую сенсацию вызвала привезенная Илиешем медвежья шкура. Все, кто приходил, основательно разглядывали ее, измеряли, исследовали мех и мездру, спорили о том, сколько приблизительно было лет медведю, сколько он весил. Дождем сыпались наставления и советы относительно того, как обойтись с ней. Один страстно доказывал, что из нее вышла бы чудесная безрукавка, другой клялся, что никто не сможет придумать более удобного утеплителя для радиатора автомашины, чтобы зимой не замерзала вода. Ион, как деятель в области народного образования, настаивал сделать чучело медведя для школы…

Да, что там говорить, в Валуренах эта шкура имела успех. Илиеш даже пожалел, что привез лишь одну. В конце концов победила школа, то есть Ион. Дед Пынтя вызвался, так сказать, на общественных началах обработать шкуру и сделать из нее чучело. Конечно, не по всем правилам науки, но все же… Пусть дети увидят, что это за зверь, медведь.

Когда немножко улеглись страсти, Илиеш Браду пошел на кладбище поклониться мертвым. Могила Лимпиады была рядом с могилой деда Епифана, и холмики земли над ними уже соединились. Чуть подальше под осевшим бугорком отдыхал Роман Браду, человек, который заменил Илиешу отца и дал ему свое имя. Илиеш с грустью отметил, что мать совсем забыла об этой могиле. Он опустился на камень, валявшийся между надгробными холмиками. Ветерок с шелестом гнал высохшие листья. А он сидел стараясь понять, постигнуть смысл назначения человека на земле, мысленно разговаривал с теми, кто вырастил и воспитал его, направив его первые шаги. Илиеша отделяла от них неведомая река, и с противоположного берега уже никто не мог видеть его, но он все же чувствовал присутствие ушедших, слышал их голоса. Несправедливо, что они ушли так преждевременно. Зато и ответственность на оставшихся легла немалая. Надо довершить, продолжить то, что они начали. С той, неведомой стороны незаметно явился дед Епифан, мудрый и тихий, со всегдашним своим стремлением давать советы. «Несправедливости, Илиеш, записывай на песке, а добрые дела — на мраморе». И Илиеш подумал, что действительно ни к чему вспоминать обиды. Печальная Лимпиада, казалось, прислушивалась к словам деда Епифана. Она словно бы и впрямь была неподалеку…

Илиеш сидел долго, размышляя, потом встал, нашел лопату, принялся подправлять могилу Романа. Кто, если не он, будет ухаживать за ней? Потом обшарил сады и виноградники, отыскал три деревца горькой черешни и пересадил их в изголовье Романа и деда, а на могиле Лимпиады — у ног, так как в изголовье уже рос куст шиповника, видимо посаженный Ионом.

Он отдал долг умершим, поклонился каждому из них. И пошел в село…

Он пришел в нижнюю часть села, где ему был выделен участок под дом. Вбил в землю принесенный с собой кол, химическим карандашом тщательно написал на прибитой к нему дощечке свое имя. Таким образом было отмечено место, где он будет жить. Он, Илиеш Браду. Для того, чтобы основать свой дом, тридцать лет не так уж много. Это еще молодость. В тридцать лет можно своротить горы. Было бы желание. С завтрашнего дня сюда начнут возить камень, глину, известь. Пока не ударили морозы, надо выкопать котлован под фундамент, может быть, удастся сложить стены. Колхоз и односельчане с большим энтузиазмом пошли ему навстречу. Двери и окна взялся сделать дед Пынтя. А бадица Пинтилий искал корень, чтобы смастерить забавного петушка для фронтона дома Илиеша.

Пока же тут, в нижней части села, где Илиеш наметил строить дом, пусто, гуляют ветры. Но поднимутся стены, начнут расти деревья… Отсюда недалеко ходить на работу — колхозный гараж и мастерские рядом, рукой подать. Отсюда видна железная дорога, водяная мельница, речка Смолита. Его любимая речка! Ах ты, речка, реченька, ручеечек, тонкая ниточка, соединяющая эти холмы и скалы с большими реками и с самим морем! Ты такая узенькая, что тебя можно в иной засушливый год даже перепрыгнуть. Но никто не помнит, чтобы ты совсем пересохла. Нет, такого никто ни помнит, такого не было.

Как перед началом великого дела, Илиеш снял шапку, положил ее на землю, глубоко вздохнул, постоял в раздумье. Потом не спеша стал забивать колышки по углам отведенного ему участка. Колышки он забивал основательно, чтобы их невзначай не свалили дети или пасущиеся козы.

Вечер был тихий, теплый. Ветерок прошелестел в придорожном бурьяне, пахнуло горечью поздней полыни. И душа Илиеша была тихой, умиротворенной, охваченной предчувствием счастья. Перед ним рисовались дороги, которые обещали новые встречи, новые радости и печали. Рядом жили Валурены со своими заботами, тревогами. И все это сплеталось в одно в душе Илиеша.

Вверху замерцали первые звезды, вспыхнули огоньки и здесь, в селе. Вспыхнули те, что будут бодрствовать всю ночь.

Укрытая темнотой, словно зипуном, спит деревня Три Ягненка — жменя домов, рассыпанных по дну долины. Временами откуда-то издалека, из-за виноградников, доносится гиканье парней, на которое откликается только эхо. Вот грохот случайного грузовика на минуту замутил ночной покой, унесся за холмы, и опять тишина завладела селом. На фоне светлеющего неба видно, как по гребню крыши совершает прогулку одинокая кошка. При ее приближении из-под стрехи выпорхнула птичка, устроившаяся там на ночлег. Видно, кошкин моцион не такой уж невинный. В логове из соломы лениво покряхтывает собака. Словно продрогнув, нет-нет всколыхнется ветка, задетая внезапным ветерком. И снова тишина, покой…

Деревня спит — угрелась, успокоилась, укуталась в темноту.

И вдруг тишину пронзает отчаянный петушиный крик, озорная, звонкая песня, брызжущая предрассветной свежестью. Тотчас на нее откликается другой петух охрипшим от росы, но авторитетным голосом. В дуэт смело вклинивается слабый голосок молодого забияки петушка. И пошло, пошло… Дрожит деревня от лихого петушиного пения. Под навесом встряхивает своими прекрасными богатырскими крыльями огромный надменный кочет. Он сердит, в нем клокочет огонь. Как же ему не негодовать — сон подвел, и теперь шпороногая братва без него извещает мир о приближении нового дня. Пивень стал в актерскую позу, откинул крылья и задрал голову… — но с досады испустил только жалобный писк. Опозорился, брат, совсем потерял голос. А может, и не было у тебя никогда голоса, может, хозяйка держит тебя только ради красивой осанки и огненной окраски? Ведь и так случается иногда. Жалкий его голосок смешивается с общим хором, и никто не узнает, кроме своих домашних, что этот гордый красавец поет фальшиво.