Анна Лупан - Обрести себя

— А ну, помолчи, Арионе! Успокойся. Чем пройти через институт и выйти оттуда сухой, как гусь из озера, не лучше ли ей — в колхоз, в ряд с нами? Или ты думаешь, твоя дочка меньше научится от тебя, чем в каком-то институте? Захотела бы только, а то, ей-богу, есть чему поучиться.

Ну и лиса эта Мадалина! Знает, как его утихомирить, задобрить. Конечно, от него девушки могут многое перенять, если захотят. В колхозе он далеко не последний. А огород, за которым он ухаживает, пожалуй, лучший в районе. Весною, когда только пробивается травка, у него уже есть зеленый лук и редиска для продажи. А у кого самые ранние и самые красивые помидоры, если не у него?! Городские покупатели прямо дерутся из-за его овощей. Так что Мадалина не очень преувеличивает. И хоть мало грамоты знает Арион, в огородничестве он большой мастер. Еще мальчишкой научился кое-чему у Сеньки-липована, известного во всем уезде огородника. К тому же Арион знает толк в полеводстве, понимает сад. Как свои пять пальцев изучил он тайны земли. Ведь молоко материнской груди, вскормившей его, было смешано с черноземом. В жилах Ариона течет кровь бесконечной династии хлеборобов, и урожай полей — часть его души. Арион по натуре человек скромный, не гоняется за должностями и чинами. Но все же иногда он чувствует себя обиженным. Это случается, если в колхоз в самый разгар работ приезжает какой-нибудь ученый, который видел землю только в ящиках, когда учился в институте: пришелец отстраняет Ариона и сам начинает командовать: «С сегодняшнего дня рассаду будете высаживать в такое-то время, посевы надо заделывать на такую-то глубину, а ваши сорта нужно заменить такими-то». Через неделю ученый уезжает, а на его месте появляется другой, который тут же отменяет все распоряжения «коллеги» и начинает указывать сам. Спустя еще некоторое время приезжает третий, и все повторяется. Мнения их никогда не сходятся, потому что если бы сходились, то зачем все они были бы нужны, хватило бы одного. Большинство из них только и делают что защищают свою точку зрения. В результате же в конце года Ариону приходится частенько идти в город за хлебом.

Год за годом собирает Арион эти печальные соображения, надеясь выложить их на каком-нибудь собрании. Впрочем, когда подвернется случай выступить, Арион теряется, путается, говорит совсем другое. Вот когда он по-настоящему начинает жалеть, что не окончил хоть какой-нибудь школы и не имеет в кармане пусть самого маленького аттестата. Уж тогда-то он выговорился бы вволю. Об этом он, конечно, никому не говорит. Даже Мадалине. Так что Арион не совсем против науки. Некоторые ее отрасли вызывают у него даже благоговение. Медицина, например. Как-то ночью захворала Мадалина, начались колики, на стену лезла от боли, бедняга. Чуть было не отдала богу душу. Скорчилась, как сухой стручок. Ночью же отвез в больницу, и там ее сразу положили на операционный стол. Уж и не думал Арион вновь услышать ее постоянные сетования на нехватку денег или брань, когда он замешкается с работой, а мамалыга остывает на столе. И вдруг дней через десять является домой живая и целехонькая. Даже не подождала, чтобы он заехал за ней. Забралась в кузов попутной машины с удобрениями и приехала. Ну и Мадалина! Значит, есть настоящие ученые среди ученых. Да и сравнишь разве хирурга с ученым-агрономом! У хирурга под ножом живой человек, не земля. Тут уж сразу видно, чего стоит ученый. Малость ошибся, вырезал на палец выше или ниже — и человеку крышка. А у земли нет голоса, чтобы пожаловаться. Она молчит и терпит, пока ее режет так и сяк всякий глупец. Когда Анка провалилась по математике и вернулась, что называется, с опущенным хвостом, двоюродный брат Ариона — Митруцэ сказал:

— А почему бы ей в сельхозинститут не податься, бадя? Там-то уж наверняка приняли бы. Вот мой обормот, к примеру. Куда только ни пытался протолкнуться, и в инженеры, и в медики, все возвращался обратно, пока один божий человек не надоумил послать его в сельскохозяйственный.

А уж что за фрукт сын Митруцы, все знают. Не то что в институт — гусей напоить и то страшно доверить. Только прическа и украшает голову — внутри пустота. Конечно же понятно, почему Анка плакала, если даже тот лоботряс учится в институте. Не жалко, что учится. Пусть, может, хоть чуть в голове просветлеет. Беда в том, что он получит специальность, а раз есть специальность, то подавай и должность. Такой, если уж в институт пролез, разобьется в лепешку, но должность получит. Иной хороший специалист останется без места, а сын Митруцы обязательно получит. И боже упаси, если он пробьется к ответственному посту, — разруха после него будет, как после стихийного бедствия. Не зря старики говорят: один дурак поставит подножку, десять умных сломают голову. И Арион много раз собирался написать письмо в этот самый земельный институт, чтобы не принимали больше таких дуроломов, как сын его двоюродного брата. Характер у земли сложный, управляться с нею трудно. И грех великий, если ее начнет кромсать любой и каждый. Думал написать, да все руки не доходят.

«Ку-ка-ре-ку!..»

Орут, будто на пожар, проклятые горлопаны. Рассветает. Пора будить девчат. Сегодня начало высадки табака, пускай поднимутся пораньше. Вернувшись в мыслях опять к дочерям, Арион решительно трясет Мадалину за плечо. Хватит, глаза опухнут от сна.

— Вставай, Мадалина, день на дворе.

Мадалина чуть приоткрыла глаз и косо поглядела на окно. Еще смутно различается вишня, что растет у завалинки.

— Ну и наказание на мою голову, — проворчала она. — Как будто проклял кто меня, встаю ни свет ни заря.

Арион дал ей поворчать до тех пор, пока она совсем не проснулась. Потом мягко сказал:

— Ну, хватит, завелась мельница… Надо поговорить кой о чем.

— С завтрашнего дня ложусь на печке. И скалку возьму с собой, — пригрозила Мадалина.

Скалка не пугает Ариона — вот уже двадцать с лишним лет жена грозится ею, не подозревая, что угроза давно потеряла силу.

«Ку-ка-ре-ку!..»

Арион погасил окурок о край кровати и повернулся к жене. Это признак серьезного разговора, и он наконец начинается.

— Вчера на огороде слышал одну байку. — Арион делает многозначительную паузу, словно собираясь с силами, и добавляет: — Об Иляне.

Иляна — его предпоследняя дочь, его опора и надежда. Она вся в него — миловидна, работяща, сообразительна, без выкрутасов и жеманства. Из всех дочерей она одна не забивает голову пустяками. Для нее солнце светит ярче, чем для других, а земля — богаче. На нее приятно посмотреть: всегда в хорошем настроении, здоровая, жизнерадостная. Идет по дороге, так даже старухи останавливаются и глядят ей вслед, любуясь: «Красивая девушка!» Иляна со всеми раскланивается, каждому дарит улыбку и доброе слово. Так и кажется, что ее жизнь соткана только из радости. Сумерки ее радуют потому, что скоро ночь и можно будет отдохнуть, а рассвет — потому, что на дворе свежо и прохладно и приятно выйти в поле. Птицы ей нравятся потому, что чирикают, листья потому, что шелестят. За стол она садится с особым чувством, словно это какой-то светлый обряд. Взглянешь на то, как она ест самое обычное блюдо, и у самого слюнки потекут. Даже дикие яблоки не набивают ей оскомину: «Объедение, аж сердце холодеет», — утверждает она, шаловливо моргая. И хотя ты знаешь, что они нестерпимо кислые, веришь ее словам и тебе тут же хочется вонзить зубы в дикое яблоко. Встречаются такие люди, для которых не существует непогоды, которые счастливы по самой сути своего характера. Такова Иляна, предпоследняя дочь Ариона. И вот о ней-то слышал он вчера сплетню, которая не дала ему спать всю ночь.