Анна Лупан - Обрести себя

— Парень будет, поверь моему слову. Поэтому так тяжело идет.

— Да будь что будет, только скорей, — отмахивался он от нее, несмотря на жажду иметь сына, подобную мечте нищего разбогатеть.

Только на вторую ночь к рассвету разрешилась Мадалина. Когда ему пришли сообщить, что у него вновь девочка, пни были расколоты, измельчены в щепки. Потом соседи удивлялись такому чуду:

— Как это тебе удалось изрубить их в щепки, а, Арион?

— А черт их знает. Сам удивляюсь.

Некоторые шутники не упускали случая поддеть его:

— Это от злости, что жена опять дочь принесла.

Смеялись односельчане, смеялся и он, но никому не открылся, что́ пережил при рождении Иляны. Кому это нужно? Только бабы ревут и причитают в таких случаях во весь голос.

Так в муках появилась на свет Иляна, его любимая дочь.

— Ничего, вырастет и порадует нас, — пророчила Мадалина.

И вот выросла. А он-то, дурень, не сообразил, почему Микандру, сын Рады и Мани Каланчи, так часто здоровается с ним последнее время. Иногда по нескольку раз в день кланяется. Значит, в зятья набивается, ясно. Хорошую судьбу готовит отцу Иленуца, нечего сказать. Поверить страшно. Неужели ж она во всем селе не могла найти достойного парня, если уже подошло время и не может иначе.

Мадалина сидит на краю кровати, сгорбившись, всхлипывает. Ариона мучает совесть, что разбудил ее так рано. Стараясь быть как можно мягче, он советует:

— Ложись, поспи еще, Мадалина. В конце концов, они уже взрослые. Как постелют, так и спать будут. Ложись.

А Мадалина в который уже раз упавшим голосом спрашивает неизвестно кого:

— Неужели столько ума у Иленуцы?

— Девушки, известно. Волос длинен, ум короток.

— Чем стать посмешищем для всего света, лучше камень на шею да в Прут.

Оба знают: не привяжет, не кинется в Прут, и оба молчат. Молчат и думают о том, как трудно теперь ладить с детьми. Если даже Ленуца, золотой ребенок, такой «сюрприз» преподнесла, то что тогда говорить об остальных?

— Пойду узнаю правду от нее самой, — решает Мадалина, резко поднимаясь.

Арион кладет ей руку на плечо:

— Оставь, успокойся. Я сам поговорю. Пусть сначала встанут и поедят. Забыла, какой трудный день нынче?

Если говорить откровенно, он просто хотел как можно дальше отодвинуть назревающий скандал. Не по душе ему ссоры и распри. И мысль о том, что столкновения с заблудшей дочерью не избежать, пугает его. Во-первых, он не из тех родителей, перед которыми дети тянутся в струнку, а во-вторых, Иляна вместе с хорошими чертами таит в себе сатанинское упрямство и самостоятельность, в личных вопросах ни с кем не считается, разговаривать с ней будет трудно.

— Иду будить, — проговорил он и неторопливо вышел из комнаты.

— Ох, дети, — простонала Мадалина, — тот не знает горя, кто их не имеет!..

Микандру, сын Рады и Мани Каланчи, — цыганский отпрыск, черный вороненок, черный, как закопченное дно чугуна. Что нашла в нем Иленуца? Нет, это выдумка. Все это до того нелепо, что Мадалина потихоньку успокаивается, и ее одолевают другие заботы. Сегодня начинается посадка табака. Скоро девушки встанут, и невзвидишь света. Надо растопить печку да сварить им что-нибудь. Рассада готова со вчерашнего дня, она не будет ждать. Работа есть работа — тяжело ли на сердце, легко — делай! А кроме всего, Арион в этом году, как назло, взялся вырастить для колхоза целый гектар табака. Она пыталась отговорить его, ведь не справится, но он ощетинился:

— Если я, у которого в доме четыре женщины, не возьмусь за табак, то кто же тогда возьмется?

Таков был Арион, жадный до работы. Целый гектар табака! Боже ты мой, когда его доведешь до дела? Ведь каждую былинку нужно выдернуть из парников, пересадить рассаду в почву, потом полоть, поливать, убирать, нанизывать на нитки, сушить. Каждый листок пройдет через их руки. Гектар! Кому нужно столько зеленой отравы? Врачи с ней воюют, а колхоз каждый год увеличивает план. Мадалина неглупая женщина, закончила в свое время несколько классов, но здесь ничего не понимает. Одни говорят одно, другие — другое. Кого слушать? А по ее мнению, если табак приносит только вред человеку, его нужно не сажать, а, наоборот, истреблять совсем, с корнями.

На такие ее нападки Арион обычно рассудительно отвечает:

— С твоими взглядами далеко не уедешь. Как это уничтожить то, что люди просят? А потом, еще существует такая вещь, как политика. Мы истребим табак, а другие этим воспользуются и будут на нем капитал наживать. Ты соображаешь?

Она понимала, что муж прав. В политике она действительно как слепой котенок, сама признается. Взять хотя бы радио. Когда песни передают — нравится, а как доходит до политики — выключает, терпеть не может. Арион же, наоборот, только про политику и слушает. Одному нравится, другому нет. Один любит сладкое, другой — горькое. Что делать? Если кто хочет коптить свою душу, пусть коптит на здоровье. В других местах, говорят, даже женщины курят. Господи, и наслышишься же, пока на земле живешь. Женщина с цигаркой в зубах, где это слыхано было? А теперь перемешалось все, не поймешь, где мужчина, где женщина. Все одинаковые — в брюках, подстрижены. Прежде только в городе можно было увидеть такое, а теперь и до деревни дошла мода. Как только кончают десять классов, стригутся и шьют себе брючки. Хорошо хоть ее девочки не обмальчишились. Постриглись, правда, но брюк не завели и не курят. Одеваются по-сельски. Конечно, не так уже, как прежде одевались, но все же красиво, все сидит на них хорошо. Значит, совестливые, с родителями считаются. Но вообще-то брюки не помешали бы, в особенности сегодня, на посадке табака. Она, пожалуй, и сама бы надела. Что же касается цигарки — руки поотрубала бы дочерям, если б увидела.

Целый гектар табака, с ума сойти! Когда же они закончат посадку? Изведутся, стоя целыми днями сгорбившись, уткнувшись носом в землю. Уйма машин в колхозе, а табак должны сажать с помощью какой-то палки, как сажали их бабушки лет сто назад. Позор. И не было бы так досадно, если б не имелось столько машин. Только ржавеют они без дела на огороде возле шалаша Андона. Как испробовали их на высадке помидорной рассады, так и бросили, только к шалашу подтянули. Говорят, ломают рассаду. Может быть. Так ведь и к машине голова нужна. Без специалистов она много не наработает. А они поставили в борозду, и айда. Так не пойдет. Ей и смазка нужна, и гайки подтянуть надо, а может, и ослабить их требуется. Человеку и то не всегда угодишь, а тут бессловесная машина. Но кто ее оживит, если инженер Митрофан целый день ходит с красным носом? Ему-то не холодно, не жарко — время идет, зарплата начисляется. А люди мучаются. Вместо того чтобы высадить за день машиной, должны неделю, а то и больше вручную сажать. Это чертово зелье требует труда и пота, а не прибауток. Хорошо, что за него хоть денежки хорошие платят. Намаешься, но с пользой. Да и платят не по копейке, а разом. А деньги, разрази их гром, хоть и не главное в жизни, да трудно без них, очень даже тяжело. И сколько бы ни старался, все равно их не хватает. Особенно со времени последней реформы — тают как воск. В хозяйстве Ариона Карамана финансами ведает жена, поэтому деньги занимают ее больше, чем других. Многие давно уже забыли об изменении денежных масштабов, а Мадалина все никак не может привыкнуть. Новые деньги кажутся ей какими-то легковесными, менее значительными. Расходы она подсчитывает в старых деньгах, а заработки — в новых. И это ее как-то утешает. Эта маленькая хитрость помогает ей быть прижимистей, удерживать от мотовства мужа и дочерей. Правда, сбережений все равно что-то не заводится.