Анна Лупан - Обрести себя

— Дай-ка я попробую. Успею ли?

Иляна выпрыгнула на ходу, уступив ему место. На противоположном конце поля Арион попросил остановить трактор, протянул Микандру папиросу и отозвал его в сторону: дескать, спокойно покурить. Анка и Викторица навострили уши, стараясь уловить хоть обрывки их разговора. Они боялись, как бы отец не устроил скандала. Но мужчины, стоя на меже, беседовали спокойно, словно старые товарищи. Рядом легонько шелестел овес. В сумерках уже терялись очертания, сливались с полем. Готовясь к ночному концерту, сверчки настраивали свои скрипки. Слабый ветерок лениво гнал облако.

— Еще один заход — и домой, — весело сообщил Арион, возвратившись к машине и усаживаясь на сиденье.

Дочери недоуменно переглянулись: попробуй пойми отца, утром метал громы и молнии, а теперь чуть не приплясывает от хорошего настроения. Микандру насвистывал легкомысленную песенку, оставаясь равнодушным к прелестям опускающегося вечера. Радость, которая в этот день откровенно сияла на его лице, потускнела с последними лучами солнца. Следом за машиной стлались зеленые ряды, рассада в сумерках казалась особенно сочной и здоровой.

Спустя несколько дней Иляну позвала дорожка к роднику. Но Микандру там не было. Как и прежде, заманчиво зеленела ложбинка, булькала в стоке вода, древесные лягушки хором каялись роднику в каких-то старых грехах. Лимонная мята раскрыла свои бледные цветы с дурманящим запахом. Девушка ходила от куста к кусту в ожидании любимого. Десятки раз она решалась плюнуть на все и идти домой. И каждый раз ее задерживала надежда, что он все же придет. Убедившись, что ожидание напрасно, она вернулась в село, истомленная всевозможными предположениями. Соучастницы-сестры тихонько впустили ее в окно, полюбопытствовали:

— Чего так рано?

— Микандру работает в ночную смену, прогнал домой.

— Ну и глупая. Он тебя пожалел, а ты… не могла побыть еще.

— Ничего, у бога дней много.

Нарочно старалась быть веселой, чтобы сестры ничего не заметили.

На второй вечер Микандру опять не пришел. Так случилось и на третий, и на пятый вечер. Много раз приходила она к источнику и, не встретив Микандру, возвращалась домой. Она ждала ночи напролет, искала его днем в поле, но словно кто-то наколдовал — никак не могла встретить. Прежде поминутно встречала случайно, а теперь искала и не могла найти. Ее твердость поколебалась. От трактористов она узнала, что Микандру культивирует зябь, далеко, у Дроздовского леса. Она подсчитала в уме, сколько дней потребуется ему на все поле. Прошли эти дни, она накинула еще два. Потом пришлось прибавить еще два, потом четыре. Может, у него испортился трактор? Или она неправильно подсчитала? Короткие летние ночи тянулись для нее так, что казалось, никогда не наступит утро.

Через две недели кончилось всякое терпение. Она пошла к берегу глиняного оврага. Бывший заезжий дом Пенкиса утопал в темноте. Кричали совы у дальней мельницы. Иляна нащупала дверь и толкнула ее. Из темного угла поднялась Рада и принялась чесать поясницу. Словно бы приходила сюда сто раз, Иляна спросила:

— Микандру где?

Рада подошла поближе, оглядела ее со всех сторон.

— Эх, глазастая, здесь ли ищут парней?

— Когда Микандру был дома последний раз? Давно?

— Ух и давно! Еще когда только крапива показывалась под забором. Зазнался Микандру. Я его обучила, господскую кость из него воспитала, а он забыл обо мне.

Иляна не стала больше слушать, выскочила на улицу и, еще печальней, чем минуту назад, направилась на стан механизаторов. Нет-нет, не тоска гнала ее. Тоску бы она смогла заглушить, пусть месяц, два помучилась бы, даже год. Нет, не в тоске дело. Она чувствовала, что в ней может оборваться что-то очень важное для всей ее жизни, что-то такое, без чего жизнь станет бессмысленной. В эту ночь она должна выяснить все.

Деревня уже досматривала первые сны, село давно спало. Сельские жители ложатся рано, особенно в летнюю пору, когда еще не успеешь согреть свою постель, а уже орут петухи, зовут, будят. Кое-где над селом на высоких столбах светились лампочки, напоминая всем, что и сюда проникли электричество, цивилизация. Прохожим эти огоньки помогали как мертвому припарки — от столба до столба целая бездна. Только на самой окраине Трех Ягнят горела лампочка посильнее. Вокруг нее мельтешили комары и ночные бабочки. С поля веяло чебрецом, от села — сиренью, хотя сирень уже осыпала цвет, а чебрец еще не поспел. Иляна вышла из села, облегченно вздохнула: не встретилось ни одного знакомого, кому пришлось бы объяснять, куда это ее несет в такую пору.

Ночной ветерок колыхал отяжелевшую пшеницу, которая уже начинала колоситься. Молчаливые деревья, как старые мудрецы, стояли над дорогой. Был тот час, когда засыпают все звуки и можно услышать голос земли. Влажные травы, словно ободряя, касались ее голых ног. В груди постепенно уменьшалась боль и горечь, над Иляной опустился необъятный покой ночи, усеянной звездами. Прогулка почти утешила ее, и от сознания того, что в конце дороги ее ожидает развязка всех сомнений, улеглась душевная сумятица. Почти бегом поднялась она на Циглэускую гору, спустилась в долину, не чувствуя усталости, пересекла луг, направилась на Дроздовский косогор, где за акациевой рощей спрятался табор механизаторов. Здесь же были и ремонтные мастерские, во дворе которых в оцепенении стояли два комбайна с задранными хоботами. Тропинка, которая привела сюда Иляну, заросла птичьей гречихой, и ступать было мягко. За сараем послышался кашель. Сторож дед Мерикэ спал, сидя на чурбане и опершись на свое старинное ружье. Иляна тронула его за плечо:

— Мош Мерикэ.

— Стой! Кто? — Старик, еще не открыв глаза, стал шарить вокруг себя.

Иляна засмеялась.

— Не бойся, мош Мерикэ, не воры.

— А кто? Отвечай! — Дед ощетинился.

— Иляна, Ариона Карамана. Вы его знаете, около почты живет. Вы к нам как-то приходили за помидорной рассадой.

— Какая рассада, чего болтаешь? Я уже столько лет помидор не сажаю.

— Дед Мерикэ, здесь есть один тракторист, вы его знаете, Микандру, сын цыганки. Где он? Пашет или спит?

— Какой еще цыганки? Микандру, говоришь? А, да, знаю. Спит. С чего бы ему пахать? Теперь им полегче — днем культивируют, а ночью спят, как люди. На то она и ночь, чтобы люди спали.

Дед проснулся, и разыгралась его обычная жажда посудачить. Иляна не дала ему разговориться:

— Дед Мерикэ, а не могли бы вы позвать его сюда? Скажите, что я пришла и жду.

Дед зачмокал, заворочался на своем чурбане.

— Можно-то можно, да в мое время парубки слонялись под заборами у девок, свистом вызывали их.

— Не все ли равно, кто кого зовет?

— Конечно нет. Девка на то и девка, чтобы дома сидела и ждала своего суженого, а не шлялась ночью по холмам. Ну и дела — все идет шиворот-навыворот. Все наоборот. Раньше люди сотнями в год умирали. А теперь? Ты слышала, чтоб кто-то умер? Редко, совсем редко. А вот хмель сейчас сеют? То-то, не сеют. Или вот звезды возьми. Фальшивые появились. Гляжу это я ночью, звезда. Присмотрелся — движется, это спутник, а не звезда. Все наоборот, шиворот-навыворот…