Анна Лупан - Обрести себя

Фасад дома — ее гордость, это лицо хозяйки. Чистая, гладкая, как зеркало, стена побелена с добавлением цикламеновой краски. Завалинка окрашена в серый цвет. Домик Караманов пленяет прохожих своим привлекательным видом. Ариону лучше не прикасаться к этому алтарю Мадалины. Пусть спасибо скажет, что позволила занять остальные стены. Но что делать, если табак может сгнить? Девушки нанизали его еще вчера при свете электричества. Арион задержался с утра разобрать и развесить низки. Дочери снова собирают табак, вот-вот привезут, а еще и этот не доведен до дела.

Мадалина разбушевалась. Услышала где-то, что стены портятся от табака, и словно очумела. Арион миролюбиво отбивается:

— Я думал, ты умная баба, а ты даже ссориться с мужем не умеешь.

— Как это не умею? — искренне удивилась Мадалина.

— Так разве сейчас время для ссоры, когда у меня земля под ногами горит? Мне в поле давно пора, а ты со мной в жмурки играешь! Там нельзя, тут нельзя. Вот влеплю пару горячих, потом будешь сама же жаловаться, что я плохой.

Это как-то даже не приходило ей в голову. Прожили жизнь вместе, иногда хуже, иногда лучше, но никогда он и пальцем не тронул ее. Словом мог обидеть, но руку не поднимал. Может, поэтому она так и расхрабрилась.

Черчел растянулся под акацией и, притворяясь спящим, ловит мух.

Перебранка хозяев его не касается.

— Я тебе говорила: не бери гектар! Где теперь сушить? Или пусть колхоз заботится о сушилках!

— А деньги-то ты любишь считать!

— Считаю. На вас не насчитаешься. Убери с фасада эту отраву. Убери, говорю! Или уже тогда и в дом заноси.

Напротив ворот остановилась председательская «Победа».

— Уймись, а то люди на твой крик собираются. Жена бригадира, а чувства ответственности ни на грош…

С сушилками в колхозе беда. Имеющиеся уже забиты табаком, а сбор еще и наполовину не закончен. Был бы строительный материал, можно было б спешно сделать новые, да где его взять. А выходить из положения как-то надо. Ион Гырля с непокрытой головой в рубашке цвета яичного желтка шагнул в калитку. Черчел вопросительно посмотрел на хозяев — лаять или подождать.

— Не кусается? — спросил Гырля издалека.

— Кусается, но теперь сыт. — Арион замахнулся на собаку.

— Собираем понемногу? Много еще осталось?

— Порядком. После дождя вымахал, что лес. Был у нас один уголок задет градом, так теперь и его не узнать. Кустится на диво, с меня высотой табак.

— Сколько думаешь собрать с гектара? Десять — двенадцать центнеров?

— Больше. У меня уже сейчас почти десять.

— Сушилки задерживают, негде сушить, — вмешалась в разговор Мадалина.

Председатель тактично обошел эту проблему; он знал, что кто-кто, а Караман не даст пропасть табаку.

— Погода стоит отличная, можно и на дворе сушить. — Считая вопрос исчерпанным, председатель опять обратился к Ариону: — Монако хоть минимум трудодней выполнил?

Арион недовольно отмахнулся, мол, пропади он пропадом, такой минимум:

— Сдал какие-то кошелки, и то я ходил за ним по пятам. Стыдно уже к воротам подходить. Михаила дома ни разу не застал, сама Холера меня встречала. То одно, то другое у него, всю душу вымотал, пока хоть кошелки эти сдал.

— Все-таки сдал?

— До сих пор отплевываюсь.

Председатель усмехнулся в усы.

— Дед Ирофте, а ну-ка вылезайте.

Из машины вывалился незнакомый старец, худой — кожа да кости, — но чрезвычайно резвый.

— Дед Ирофте, расскажите-ка еще раз, у кого вы плели корзины прошлый месяц?

— Я же говорил, у Михаила Цуркана, по прозвищу Монако. — Дед оказался словоохотливым. — Я прихожусь двоюродным братом Домники, но живу в Валя-Маре. И договорились, значит, что они дадут мне двадцать рублей и ношеные брюки. Это, значит, которые негодны Михаилу. Теперь они брюки-то дали, а про двадцать рублей забыли… То есть, не дают совсем.

— Хватит, дед, — прервал его Гырля. — Идите в машину и ждите.

— Ждать-то можно, у меня пшеница не осыпается. Но все же интересно, как быть с деньгами.

— Разберемся, дед, идите в машину.

— А чего разбираться? Я говорю точно.

— Верим. Только вы работали не у нас, а у Михаила.

— Верно, у Михаила.

— Чего же вы с колхоза требуете деньги?

— Это как же, с кого же мне требовать?

— С того, у кого работали.

— Так я просил у него, а он не дает. Сказал, что надо подождать, пока телку продаст. А когда же он ее продаст, если корова еще даже не отелилась? Ведь еще жди, когда он ее отлучит от коровы. А мне недосуг, деньги нужны.

— Хорошо, дед, идите в машину.

— Нет, ты, начальник, скажи, что будет с деньгами? Сразу дадите или постепенно?

— Я же говорил, нужно посоветоваться.

— А чего советоваться? Я старый, из меня уже отруби сыплются.

По его пергаментному лицу скатилась слеза. Председателю и Ариону стало неловко. Ион Гырля втолкнул старика в машину и вернулся к Ариону:

— Ну, что скажешь про Михаила?

— Изворотливей лисицы. Просто удивляюсь. Околпачил меня, а я, дурак, поверил. Думал, проснулась у человека совесть.

— Как же, жди. Мало того что другие ему плели корзины, а ему за это записали трудодни, так он еще не хочет платить старику! С пяти утра этот дед морочит голову. Я еще спал, когда он приплелся ко мне. Вчера целый день мучил Маковея.

— Надо просто переписать эти трудодни с Михаила на деда.

— Как перепишешь? У него же квитанция на сданные корзины.

— Так дед подтвердит…

— По судам нас затаскает Монако. Попробуй докажи, что не он плел корзины. А дед уже из ума выжил, кто ему поверит.

— Ну и чертова порода! — воскликнул Арион. — С каких пор помню, вся деревня с ними воюет.

— Хорошо хоть наследников не завел, — сказал Гырля. — И все же вызовем его сегодня в правление. Приходи вечером, поговорим с ним в последний раз. Будет противиться — отрежем усадьбу.

— Давно пора. А то все мне глаза им колют: почему Монако бездельничает и все ему сходит с рук? Да, вот еще что хочу сказать, раз уж ты сам пришел. Наверно, слышал, как воюю с женой. С нею ругаюсь, а сам думаю: справедливо она требует. В самом деле, разве можно так сушить табак? А ну как пойдут дожди — рожки да ножки от нашего табаку останутся.

— Знаю, Арионе. — Гырля заторопился прощаться.

Он давно уже сыт по горло жалобами да упреками. Куда ни повернешься — все ноют и сетуют. Да еще во всех бедах его винят. Год засушливый и хлеб не уродил — он виноват, дожди льют — опять его вина. От районных руководителей до сторожа деда Андронаке все во всех бедах винят председателя. Даже за пьянство инженера Митрофана он держит ответ.

— Почему не пригласил председателя в дом? — уже мягко спросила Мадалина, когда Гырля уехал.

Она успела все взвесить и решила: так или иначе, придется осенью мазать хату снаружи, и ссориться с мужем из-за такого пустяка не стоит.