Анна Лупан - Обрести себя

С другой стороны, Чулика рассказывал такие чудеса о городе, что надо было быть камнем, чтобы не захотеть повидать их. В городе, говорил он, вода течет из стен, свет — с потолка.

А на дорогах — ни пылинки, все выложено камнем и так чисто, как даже в хате не бывает. Если же тебе нужно пойти куда-нибудь, то садись в трамвай. К тому же ни омутов, ни бурьянов, ни змей, ни лягушек. Все это было невероятно. Илиеш не мог представить себе, чем занимаются дети летом в городе, если там нет скал, на которые можно карабкаться за гнездами, нет нор в поле, где можно подстерегать сусликов. Раз Илиеш видел город — Резину. Его возил туда Роман. Но это было так давно, что он уже успел все позабыть.

Чулика смеялся над Резиной. Что такое Резина? Чепуха! Паршивый городишко с одной-единственной улицей, которая тянется, как кишка, по берегу Днестра. В этой Резине нет даже приличного постоялого двора. Вместо гостиницы — грязный сарай, стены которого кишат клопами. А в Кишиневе!.. О, вы увидите Кишинев! Один собор чего стоит. Намалюешь одного святого, подновишь другого — и денежки в кармане. А магазины! Матерь божья, сколько там магазинов! Забиты шелками, фильдекосом, органди. А торговцы — какие деловые люди! Они не торгуются за копейку, как эти паршивцы из Резины. Им лишь бы вывеска была привлекательной, чтоб толпился перед ней народ, как мухи у банки с медом.

Чулика не переставал рассказывать. Его глаза, как у хорька, расширялись, лицо принимало блаженное, счастливое выражение. Обычно молчаливый, он стал теперь болтливым. Его трудно было узнать.

Ясно, что Илиешу захотелось повидать многое из того, о чем рассказывал Чулика. И в то же время он понимал, что в Кишиневе попадет в полное распоряжение отчима. Вместо аромата полей он будет вдыхать тяжелый запах краски. Здесь же он какой ни на есть, а себе хозяин.

Илиеш уснул поздно. Снились ему клопы, трамваи, пузатые купцы, он рисовал их головы, носы, щеки и покатывался со смеху, глядя на их рожи.

На другой день он очищал от гусениц деревья в саду. На вершине старой сливы было несколько гнезд гусениц, до которых не доставала рука. Он взял палку с крючком на конце, которым дергают солому из стога, и захватил им нужную ветку. Держа одной рукой палку, другой обирал сухую листву, из которой гусеница свила гнездо. Внезапно ветка соскользнула с крючка, и ее конец сильно хлестнул по лицу, поцарапав его. Ему было не так уж больно, но он испугался, что под кожей могла остаться заноза, и побежал в дом за зеркалом.

Ангелина шила мешки из старой мешковины, готовила их для упаковки одежды. Ведь вскоре придется уезжать.

— Какой ты неосторожный, мог бы выколоть глаза, — упрекнула она сына, вытирая кровь с его лица.

— Ничего мне не будет, — успокоил он. — До отъезда заживет.

Мать повернулась, чтобы намочить тряпку, да гак и застыла, забыв, что хотела обмыть ему лицо.

— Илиеш, отец говорит, что ты пока должен остаться здесь.

— Останусь, — с радостью согласился он.

— Видишь ли, этот переезд будет стоить массу денег. И пока мы не подработаем…

Илиеш с недоумением смотрел на нее, не понимая, куда она клонит. Если б у него были деньги, он с готовностью отдал бы их. Но у него не было ни гроша. Он глупо улыбнулся и заметил:

— Если так — не уезжайте.

— Это невозможно. Все уже подготовлено. Он даже задаток взял. Я думаю, — после небольшой паузы продолжала Ангелина, — думаю продать хату.

— Хату? А я! Ты как будто говорила, что я останусь?

— Ты все равно один не останешься. Он говорит, что пока нужно устроить тебя куда-нибудь на работу. У него есть знакомые на табачной фабрике. Так что тебе не о чем заботиться. — Она перекусила нитку и продолжала: — Хату я строила с Романом, прости его бог. И так как его уже нет, то тебе следует решить. Если кто-нибудь спросит тебя, говори, что ты был согласен. Собственно, тебя могут и не спрашивать, но говорю тебе так, чтобы ты знал…

Продать хату! Для него хата означала не только четыре стены, которые давали ему убежище. Дом означал для него гораздо больше. Это была часть его жизни, которой не могла коснуться даже война. Если бы хату и разрушила бомба, он восстановил бы ее из пепла на прежнем месте. Таков был обычай в селе, так поступали все, кого он знал, так должны были поступить и они. Продать хату значило продать колыбель, в которой ты вырос, шесток, за который держался, когда впервые стал на ноги..

Продать свои радости и горести! Ведь когда молодожены начинают класть стены, все село приходит помогать им делать кирпичи. А если кому-нибудь приходится продавать хату, то и тут село не остается в стороне. Если на это человека толкает нужда, то люди ему сочувствуют, а если он делает это с другой целью, то вызывает враждебность односельчан.

В голове кружился целый хоровод мыслей.

— Ну, скажешь так, Илиеш? — настаивала Ангелина.

— Я уже сказал раз, когда ты выходила за Чулику, но разве ты послушаешь меня?

— Ты злой, Илиеш! Не знаю, как ты проживешь на свете.

Ангелине и самой было трудно расставаться с хатой. Она знала, что в трудное время всегда хорошо иметь свой угол, куда можно укрыться, — он всегда ждет тебя. Скорее она продала бы землю. Только опять подходил фронт, и охотников на нее не находилось.

А Чулика все настаивал на переезде. Наконец Ангелина согласилась. Ее беспокоил только Илиеш. Боялась, чтобы он не выкинул какую-нибудь штуку. Но мальчик довольно спокойно принял известие. Правда, стал более резким, грубым.

Переезд в город соблазнял Ангелину, пробуждал в ней забытые желания. Село, где она загубила свою молодость, где она так и не нашла себе места, всегда казалось могилой. Здесь люди бились из-за куска хлеба. Этому было подчинено все. И она презирала односельчан. Роман не отличался от других. Он так прирос к земле, что оторвать его от нее было просто немыслимо. Его жизнь была жизнью земли, которую он обрабатывал. Он не знал капризов, в речах и в поведении был открыт и прям. Деньги никогда не служили ему средством для сколачивания капитала. Он вспоминал о них только тогда, когда нужно было приобрести что-нибудь необходимое. А Чулика — деловой человек. По его мнению, деньги — основа основ.

— Надо уметь жить с расчетом, — говаривал он, туго стягивая ремешки денежной сумки.

Он стал малевать не потому, что имел к этому наклонность, а из-за выгоды. Пронырливый и разбитной в делах, он никогда не тратил слов попусту. Хату он продал в мгновение ока, багаж отправил.

Илиеш вынужден был примириться с судьбой.

Табачная фабрика, куда устроили Илиеша, находилась в километрах сорока от Валурен. У Чулики там были знакомые. Он устроил пасынка с условием, что через полгода приедет за ним. Илиеш доставил удовольствие матери — безропотно согласился на все. Ангелина оставила ему два мешка картошки, семь литров постного масла и немного денег. Так как жалованье, которое ему полагалось, было небольшим, она обещала посылать ему ежемесячно несколько сотенных.