Анна Лупан - Обрести себя

Еще ему было неловко из-за того, что выглядел неприглядно в своей помятой форме, что от него, должно быть, несло запахом пота и сапожной мази. Этот запах мог убить любое чувство. Уж очень резкий контраст — он в помятом обмундировании, неделю проведший в душном вагоне и не видавший за это время бани, а рядом она — в светленьком аккуратном платьице, облегающем ее фигуру, в белой косыночке, из-под которой сбегает толстая литая коса. Просто даже страшно к ней прикоснуться.

— Ну как, хорошая в этом году пшеница? — спросил он, чтобы не молчать, чтобы унять внутреннюю дрожь.

— Хорошая.

Узенькая тропинка внезапно раздвоилась. Илиеш проследил взглядом ту, что сбегала вниз, к речке Смолите, и терялась в зарослях лещины. За холмом остались вокзал и железная дорога. Летнее солнце клонилось к закату. Вдалеке по шоссе двигались повозки, нагруженные снопами. На сжатом поле ровным строем, словно шеренга солдат, стояли скирды.

— Вы уже вывезли снопы? — спросил Илиеш.

— Мы? Мы и молотить заканчиваем.

Вещмешок соскользнул с ее плеча в траву, она, как бы оправдываясь, пояснила:

— Плечо режет. Давай передохнем.

— Я понесу. — Солдат старался сохранить установившееся само собой расстояние между ними.

Глаза Ольгуцы распахнулись, взгляд выражал недоумение. Лукавые чертики наставили свои рожки, готовые бодаться, но пожалели солдата, утихомирились.

Трава в кустарнике была высокая, не густая. В воздухе мельтешили сиреневые бабочки. Проскользнула у их ног зеленая ящерица. Дурачились никем не обузданные стрекозы, которых в селе называли поповскими лошадками.

На пальце Ольгуцы блеснуло колечко. Забытый заготовитель вдруг ожил в памяти Илиеша.

— Кольцо? — Голос был неожиданно груб; Илиеш брезгливо коснулся пальцем колечка.

Глаза Ольгуцы загорелись радостью — ей давно хотелось, чтобы он заметил.

— Цыган сделал из старинного русского пятака. Хочешь? Могу подарить.

Тоже мне предложение! Солдату кольцо что рыбе зонтик. Несколько успокоенный, он спросил:

— Наверно, дорого стоит?

Она стала примерять ему кольцо, он снисходительно улыбнулся, — мол, забавляйся, если это доставляет тебе удовольствие. Между тем она, не выпуская его руки, спросила:

— Надолго приехал?

— На десять дней.

Она, произведя в уме какие-то расчеты, горько вздохнула:

— Мало.

— Ничего не поделаешь, служба. Больше не полагается.

За речкой напротив с гулом прошел поезд — тот самый, что привез Илиеша. Девушка снова вздохнула:

— Думала, уж никогда не придет этот поезд. Каждый вечер выходила к нему. Все у Иона спрашивала, когда ты должен появиться.

Если расшифровать эту фразу, то получалось признание в любви. Илиеш осмелел. Вот он, настал наконец момент расплаты.

— Ты же собиралась замуж. За… как его?.. этого, заготовителя.

— Чего не наговоришь с досады. Ты тогда ни разу не оглянулся, когда уезжал в армию. Разве не обидно?.. Что, сердишься?

— Да нет, уже отошло.

— А скажи правду, ты там дружишь с девушками?

— Некоторые дружат.

— А ты?

— Ходил два раза на танцы — ничего не вышло.

— Значит, пробовал познакомиться?

— А что? Надо же было тебе отомстить.

— И отомстил?

— Ничего не вышло. Скучно с другими. Говорю с ней, а сам вижу тебя.

Зеленые воды ее глаз на одно мгновение замутились.

— А я думала, ты меня забыл.

— Девичий ум. Чего от тебя и ожидать-то?

Внезапно она переменила тему:

— Илиеш, ты когда-нибудь видел Макушку земли?

— Какую?

— Пойдем, покажу, — это недалеко, за тем вон холмом. Там всегда ветерок веет, какая бы ни стояла жара.

Про это место Илиеш слышал еще в детстве. Существовала даже легенда: будто бы на том месте похоронен один молодец, сердце которого продолжает биться под землей, поэтому там и гуляет ветерок. Будто бы молодец этот был из цыган и слыл большим мастером по изготовлению бёрд — гребней для ткацких станов. Наготовит несколько десятков и бродит по деревням, продает. Его бёрда-гребни славились тонкостью зубьев, говорили, что на них можно играть, как на скрипке. В старые-старые времена, когда он приходил в Валурены, то останавливались все ткацкие станы и хозяйки торопились к нему, чтобы выбрать сказочный гребень. Конечно, шли не столько за покупкой, сколько полюбоваться на красавца мастера. Мастер же оставлял товар под каким-нибудь орехом, а сам отходил в сторону: мол, выбирайте, я не буду мешать. Отходит, садится на камень, достает най — многоствольную свирель — и начинает играть. Так душевно, рассказывают, он играл, что просто сердце разрывалось. Не было в Валуренах человека, кто не приходил бы послушать его. Только дочь мельника Иляна не приходила под орех. Она не нуждалась в гребнях для ткацкого стана. Цыгана это задело, он взял свой товар, понес к ней домой. А она ткала себе, не обращая на него внимания. Напрасно бедняга умолял ее выбрать хоть один гребень. Он был готов подарить ей все, лишь бы услышать от нее словечко. А Иляна смеялась над ним, говорила, что цыганская любовь держится лишь одну весну, а потом рассеивается, словно дым. С годами мастер больше времени стал проводить у ворот мельника, чем под старым орехом. И самое печальное — его изделия потеряли прежнее изящество, зубья гребней рвали основу, деревенские ткачихи уже не ждали его.

Однажды весной мастер не появился — его нашли мертвым на холме неподалеку от Валурен. Был слух, что он покончил с собой. Добрые люди похоронили его на этом же месте с его гребнями и наем-свирелью. Вот с тех пор, говорят, и появился этот вечный ветерок над его могилой. Там всегда качается трава. Старые люди обходят холм, крестятся. Было поверье, что это место проклято, что оно приносит несчастье. Может, и так, может, иначе, но одно верно — тут всегда дует ветер, хоть чуть-чуть, но дует. Макушкой земли окрестили это место.

Оно труднодоступно — склоны холма крутые, густо заросли терновником. Не раз пытался отыскать Макушку земли Илиеш. Это было в детстве, поиски не увенчались успехом.

— И ты тоже знаешь эту легенду? — поинтересовался он.

— Не только легенду, но и саму Макушку земли знаю. Случайно набрела, когда собирала ковыль для щеток.

Солнце, потрудившись на славу, угомонилось и ушло на покой. Раскаленная земля стала понемногу остывать. Тишина — ни травинка, ни листик не шелохнется. Двое поднимались на холм по заросшей терновником стежке. Внизу, у их ног, блеснула вода речки Смолиты. Белая косынка с кружевными зубчиками внезапно припала к солдатскому кителю, и шершавое сукно стало вроде бы мягче. Тропинка вильнула в сторону, скрылась в чернобыльнике и ковыле. Двое заплутались в колючем кустарнике. Ненужный вещмешок волочился по земле. Макушка земли — просто поляна на вершине холма, окруженная с одной стороны кустарником, с другой — молодой дубравой. Трава здесь была гуще и сочнее. Посреди поляны большой куст шиповника лениво покачивал ветками. Ольгуца задержала Илиеша, сделала знак помолчать, села на траву, приложила ухо к земле.