Анна Лупан - Обрести себя

— Мать, я, наверное, последую твоему мудрому совету, пойду сосну, — сказал он неожиданно. — Но сначала налей мне стакан вина. Что-то неважно себя чувствую.

— Смотри, Илиеш, в вине больше утопленников, чем в воде.

Чулика принял его сторону:

— После такой дороги стакан вина не повредит.

Илиеш поблагодарил его взглядом. Как бы там ни было, мужская солидарность не выдумка. Осушив стакан, он ушел в комнату матери, надеясь остаться один. Спать ему вовсе не хотелось. Ему было необходимо привести в порядок свои мысли, спокойно обдумать, как быть дальше. Однако мысли, как необъезженные скакуны, не давались, поймать их было невозможно. Они улетали опять и опять назад, на много лет назад — ко времени того злополучного солдатского отпуска.

Оказалось, что десять дней отпуска пролетают быстрей, чем обыкновенные десять дней. Когда Илиешу оставалось всего четыре дня вольной жизни, Лимпиада послала Иона на мельницу в Чиншеуцы. Эта мельница славилась на всю округу, и Лимпиада надеялась испечь пироги на дорогу Илиешу из необычайной крупчатки. После засухи выдался особенно урожайный год, люди вздохнули полной грудью. Угостить солдата было чем, и Лимпиада пичкала его, как индюка перед рождеством. Деревня ожила, женщины мазали глиной и белили дома, кипятком ошпаривали старые бочки, обрабатывали их серой, готовя под новое вино. Парни затевали танцы, что не вечер — жок.

В сельсовете без конца толпился народ. Сменялись представители — большие и маленькие, из района и столицы, лекторы и заготовители, инспектора районо и райздрава, киномеханики, уполномоченные. Были представители таких контор, о существовании которых в Валуренах даже и не слышали. И каждого надо было встретить, приветить, помочь, чтобы новое дело пустило корни и дало побеги. Осенью в Валуренах намеревались организовать колхоз. Активистам некогда было причесаться.

Создание колхоза касалось каждого жителя села, и лишь Илиеш Браду, занятый своей любовью, не думал о переменах. Ночи проводил с Ольгуцей, днем отсыпался, а выспавшись, помогал Иону по хозяйству, нетерпеливо поглядывая на солнце — скорей бы вечер.

— Может, мне поехать на мельницу? — предложил он Иону, загружая вместе с ним телегу.

— Ты отпускник, набирайся сил, отдыхай, — добродушно отстранил его Ион.

— Ничего, от такой работенки не надорвешься. — Илиеш решительно взялся за вожжи.

Ион деликатно повернул разговор:

— Если ты боишься разжиреть и хочешь развеяться, лучше поезжай с Якобом, вспаши зябь в Улуче. Понимаешь, мне трудновато ходить за плугом. А на мельнице и сам справлюсь.

Иону было трудно смириться со своим увечьем, хотя и выглядел он вполне здоровым. Втайне он страдал из-за инвалидности, ему казалось, что его обходят девушки, жалеют старушки и дети. Мысль о собственной неполноценности преследовала его. Он силился казаться беззаботным, старался не обращать на это никакого внимания. И сам не любил вспоминать об увечье, и не переносил, когда кто-нибудь заводил разговор об этом. Отсутствие ноги мучило его. Да, сильно изменился Ион. В нем нельзя было узнать бывшего лихого танцора, любителя всяческих проделок, без которого не обходились ни одни посиделки. Он подружился с книгами и любил по-стариковски давать советы. В книгах он открыл иной мир, увлекательный, прекрасный, полный возвышенных и ярких мыслей, и это облегчало ему жизнь. От прошлого осталась лишь его привязанность к Илиешу. Время стерло разницу в их возрасте, оба они были теперь одного роста, высокие, крепкие. Давно забыли в деревне, что они не родные, а двоюродные братья; все их называли просто Лимпиадиными ребятами. И сама Лимпиада никогда не делала что-нибудь для Иона, чтобы не подумать и об Илиеше.

Видя, с каким рвением Илиеш приготавливал плуг, Ион пошутил:

— Что, надоел уже отдых?

— Лучше бы не приезжал!

Ион удивился.

— Только растравил сердце, — пояснил Илиеш.

— Жалко оставлять Ольгуцу?

— А тебе на моем месте не жалко было бы?

— Так бери с собой!

— Я бы взял — кто разрешит?

С видимым превосходством Ион улыбнулся.

— Приворожила тебя. Знает какое-то зелье.

— Тебе-то смешно, скалишь зубы, а мне…

— Ах, бедненький! А как же расставались те, что уходили на войну?

Хотя Ион сам не воевал, он любил ссылаться на примеры из военной жизни. Тем временем попутчики Иона стали звать его: надо торопиться, а то сегодня не обернутся, придется ночевать на мельнице.

— Иди, тебя зовут, — заметил Илиеш.

— Ничего, подождут… Я вот что тебе скажу, раз уж зашла об этом речь: пакостное дело для человека любовь! Плохо, когда ее не знаешь, а узнаешь — еще хуже. Как попадешь в этот водоворот, зачахнешь. Понял?

— Понимаю, понимаю, иди.

— Зря ухмыляешься.

— Якоб хоть знает, где надо пахать?

— Знает.

— Как это вы спаровались с ним? Вроде прежде не очень скучали друг по другу.

— Вдвоем выгодней. Наш мерин сильнее и борозду хорошо держит, зато когда я устаю, Якоб гон-два лишних пройдет за плугом… Ладно, еще наговоримся, если застану дома, когда вернусь.

Последние слова напомнили Илиешу, что он совсем отбился от дома со своими любовными делами. Отпуск уже на исходе, а они ни разу не посидели как следует да не потолковали по душам, как положено братьям.

Улуча — долина с тремя родниками на дне, из которых один еще давал питьевую воду, а два других заглохли, превратились в болотца, затянутые зеленой ряской. Теперь здесь плавали дохлые суслики, обгрызенные кукурузные початки, шляпки подсолнухов, разные палки, заброшенные туда детишками, пасущими в долине скот. По каменным желобам тоненькой пряжей струилась вода. Земля Лимпиады одним краем упиралась в эти родники, другим — в Алчедарский лес, островок знаменитых кодр.

Давно Илиеш не держался за чапиги плуга. С наслаждением он ступил разутыми ногами на мягкую, взрыхленную землю, в полной мере вкусив освежающую прелесть борозды. Отшлифованные многими руками чапиги плуга легко легли в ладони, пробуждая извечную радость крестьянина, впервые вышедшего пахать. Поскрипывания лемеха и направляющего колеса сплетались с песней коростеля в трогательную мелодию. Борозда ложилась ровнехонькая, будто по шнуру. Запах взрыхленной земли ударял в нос, как молодое вино, пахарь пил его с неутолимой жаждой. Чувствовалось приближение осени, виноградные гроздья свисали до земли, в глубоком поклоне матушке-земле застыли созревшие подсолнухи. Сердце Илиеша билось шаловливо, как в детстве, когда он гонялся за бабочками. Холод приближающегося расставания, остужавший душу, растаял под теплом, которое излучала крошащаяся под плугом земля. Что такое год! Пройдет — и не заметишь как. А там… Молодец этот Ион, что послал его сюда. Илиеш не знал, как выразить переполнявшие его чувства, и неожиданно гикнул, да так громко, что шагавший впереди Якоб чуть не упал под копыта лошадей. Холмы подхватили его голос и покатили дальше, по долинам, а те вернули обратно.