Анна Лупан - Обрести себя

— Якоб, не стой как столб, зайди с той стороны! Ну! А ты, Илиеш, берись ниже, ниже, еще ниже, под самый низ. Не стесняйся! Давай сильней! Не обедали сегодня, что ли? А ты обними этот распроклятый камень! А ты, зеленый початок, чего вылупился на меня?! Я тебе не божья мать, не надо на меня молиться. Так, так, давай, вот уже тронулся немного! Ты! Убери руки, придавим! Эй, ухнем, еще разок!

Когда камень стронулся с места, Сырге одобрил:

— Подымайся, подымайся, милый, с постельки! Илиеш, ласковей с ним, береги ноги! Ура-а-а!

Камень тяжело екнул, расставаясь со своим гнездом. Под его влажным животом метались целые колонны сороконожек. Но тут открылся еще один сюрприз — на дне образовавшейся ямы оказалась другая плита. Разгоряченные ребята накинулись и на нее, желая полностью искоренить бесплодный каменный род среди хлебородной нивы. Вторая каменная плита была не легче первой. Но когда под вытащенным камнем открылся еще один, люди устало воткнули в землю лопаты и нестройным хором протянули: «Да-а-а!» Еще более красноречивым жестом, чем в первый раз, Григорий поспешил достать кисет.

Третий камень был гораздо больше первых двух. Глупо было браться за него, не обдумав все хорошенько. А тут каждый вспомнил, что оставил свои собственные дела — у одного лошадь стоит в борозде, у другого фасоль осыпается в поле, третий не успел поднять виноград на шпалеры. До камней ли тут? Однако крестьяне не любят бросать дел, не закончив, не доведя до конца. Это-то прирожденное чувство не позволяло оставить Илиеша перед образовавшейся ямой. Начались дебаты о том, что предпринять.

— Если засыпать яму, то можно будет десять лет пахать, ничего не случится, — начал дипломатично один.

— Так-то так, да как-то неловко себя чувствуешь, когда знаешь, что в один прекрасный день можешь опять напороться на камень.

— Ну, поосторожней паши…

— Если беде быть, то не миновать, берегись не берегись…

— Вот скоро колхоз будет, еще не известно, кому придется здесь пахать. А подставит ножку этот проклятый камень, можно голову сломать.

— Еще ладно, когда на лошади пашешь. А ежели трактором?

— За милую душу. Только зацепись!

Итог подвел Григорий:

— Эх, люди добрые, к лицу ли нам торговаться полдня из-за такой чепухи? Все равно камень вытаскивать надо. Не сейчас, так на другой год. Так чем потом, лучше сейчас. Зато ляжем спать с чистой совестью.

Сырге поддержал:

— Гей, Илиеш, ставишь кувшин вина? Беремся.

— Вот виноград поспеет, поставлю.

— Потом и я поставлю. Ты давай сейчас.

— Где же я возьму?

— Мы сами найдем, не беспокойся.

— У Иляны Максима Бородати есть бочонок фраги.

— Когда она успела? Виноград еще не готов.

— У нее несколько кустов раннего сорта. Успела, такое винцо получилось!

— Все равно кислое, должно быть.

— Ничего, попробуешь — не оторвешься.

— А она что, продает?

— Продаст, тебе продаст, Илиеш. Какой ты солдат, коль не сможешь уломать какую-то вдову!

Сделка была заключена, и каким бы упорным ни оказался камень, участь его решилась в этот самый момент. В ход пошли лопаты. Зря солнце подмигивало, подавало знак, что время клонится к вечеру и оно собирается на покой. На него никто не обращал внимания. Не до того было! Ветерок со стороны леса овевал разгоряченные лбы, птичка, усевшаяся на куст терновника у межи, застыла, не отрывая глаз от картины ладного, воодушевленного труда. А в самом деле — что может быть красивей работающих в охотку людей, этого бескорыстного состязания в труде, ощущения силы, лада и согласия! Как хорошо втягивать в грудь здоровый, чистый бальзам этих мест, слышать грубоватые шутки Сырге, знать, что в одном из домиков деревни тебя с нетерпением ждет замечательнейшая девушка и что вечером ты с ней еще раз переберешь все события сегодняшнего дня. Этот порыв преобразил даже Якоба — он оживился, забыл о своей грыже, ловко орудовал лопатой.

…А под очередной плитой, словно издеваясь над ними, оскалился в сатанинской ухмылке еще один камень! Это же надо! Раздосадованные парни ударили лопатами открывшийся камень по макушке. Откуда-то с комками глины посыпались зеленовато-голубые прозрачные зернышки и куски сгнившей кольчуги. Илиеш взял на ладонь обломки изъеденных временем проволочек. Это была древняя кольчуга; когда ее целиком извлекли, она глухим звоном поблагодарила тех, кто помог ей выкарабкаться на белый свет. Парни остановились в раздумье. Им и в голову не приходило, что их лопаты столкнутся с историей, той самой, о существовании которой все знали, но которую так неохотно учили в школе. И тем не менее история им была знакома, хотя бы в тех пределах, в которых касалась их прадедов и передавалась из рода в род, напоминая волшебную сказку. Илиеш с любопытством рассматривал находку. Григорий недоверчиво пощупал кольчугу.

— Завести бы такую на случай, когда жинка колотит.

Пинтилий, разглядывая проволочные колечки, посвистывал в раздумье. Он даже понюхал их, попробовав на зуб. Рассыпавшиеся голубо-зеленоватые зернышки взял в ладонь.

— Похоже на бусы. Так и есть. Глянь, бусы!

Это была чья-то древняя могила. Когда, в какие века и кем было сделано это захоронение? Григорий похвастался школьными знаниями:

— Наверно, со времен Аттилы. Тогда носили такие украшения.

— Но это женские бусы.

— Бьюсь об заклад, что от турок осталось.

— Возможно, что у них был обычай брать с собой в могилу и бабу. И мертвые не могли без жен.

— Не болтай чепухи, Сырге, придержи язык, — вставил Якоб.

— А что? Может, оскорбил тебя? Конечно, ты и живой не знаешь, что с бабой делать.

Но Якоб не обиделся, а, понизив голос, предложил:

— Не надо трогать. Они прокляты, турки эти.

— Кто тебе сказал?

— Мать говорила. Однажды ее родственник нашел такой же клад, взял из него что-то, а ночью пришел к нему турок в виде привидения, давай требовать обратно. Уж он не рад был находке.

И Якоб стал ногой зарывать найденные бусы. Илиеш отстранил его, даже ему стало стыдно за двоюродного брата.

Григорий собрал бусы, сложил в карман:

— Подарю какой-нибудь красотке, пусть носит.

Сгнившая кольчуга и какие-то позеленевшие медные колечки не представляли для них никакого интереса. Слышали, что в Кишиневе есть музей, где собирают такого рода находки. Но дорога до Кишинева неблизкая, охота была терять время и деньги из-за какого-то древнего металлолома! Григорий предложил было, чтобы Илиеш, возвращаясь в часть, завез кольчугу в музей, да тот отмахнулся: времени и так мало. Еще раз детально обследовали находки — нельзя ли их приспособить для какой-нибудь надобности в хозяйстве, — но не придумали и бросили на межу. Правда, Тимофте Урсу все же подобрал кольчугу: может, хоть для детей будет какая-нибудь забава.