Анна Лупан - Обрести себя

Положив последнюю охапку, она сказала:

— Ну, а теперь спроси, зачем пожаловала?

— Успеется. — Лимпиада тоже не лыком шита, ее так просто не поймаешь на крючок. — Повременим.

Они вошли в дом.

Давно ей не приходилось толковать с кем-нибудь из односельчан, что называется, просто почесать язык. Вечно носишься как угорелая — из села в райцентр, из райцентра в село. То семинар, то совещание, то заседание, то собрание. То поставки, то заем. Будто кто кнутом подгоняет. Она решила не думать сейчас о делах, отвлечься немного… Да как тут отвлечешься, когда в доме ожидает человек. Конечно же она пришла не в гости, у нее свой какой-то интерес. Но, с другой стороны, к кому она и должна идти, если не к ней, председателю сельсовета? И вообще с односельчанами надо жить в дружбе. Кто к тебе придет на помощь в случае беды, если не соседи, не односельчане? Грех хулить их. Люди, конечно, есть разные, но в большинстве работящие, честные, сердечные. Слишком отдалилась от людей Лимпиада, — может, должность виновата. Отдалилась.

Чувство одиночества, неприкаянности все чаще посещало Лимпиаду, в особенности с тех пор, как женился Ион. Вернется с работы — в доме никого. И тоска по настоящей семейной жизни охватывает душу. Как бы хорошо было слышать в доме мужской голос, шум детишек. Пусть он, муж, будет и молчаливый, и злой, и даже пьяница. Все равно держится семья на мужике. Было бы с кем перемолвиться словом, с кем поругаться на худой конец, когда станет скучно. Было бы кого ожидать в часы одиночества. Пока растила сына, эти чувства лежали забытыми на донышке души. Теперь они ожили, поднялись и замутили ее, отняли покой.

— Как Пинтилий?

— Как будто легче стало.

— Ходит?

— Понемножку.

— Так и не сказал, кто в него стрелял?

— Говорит, ведать не ведает.

— А ты как думаешь?

— Знает, даже очень хорошо. Не хочет говорить. Боится скандала, разговоров, следствия. Но ведь чего боишься, от того не убережешься.

— Видишь, какие мы, Иляна? Легче дадим себя убить, чем возьмем на себя хоть каплю ответственности.

— Ты рассуждаешь как председатель сельсовета. А Пинтилий — он иного характера. Хочет жить мирно, несмелый он, робкий. Только свяжись с тяжбой — уже покоя не жди. Лучше перетерпеть, чем попасть в канцелярские бумаги. Не развяжешься.

— Да что ты сравниваешь с прошлым? Теперь никто Пинтилия в обиду не даст. Разве можно так? Выходит, что он выгораживает зло. Если зло остается безнаказанным, оно оборачивается против людей. Как ты думаешь, тот, кто попал в Пинтилия, целился в него? Что-то не похоже. Ружье наводили на другого. Кому-то стала поперек горла Советская власть, не дает творить грязные делишки. Вот и стрелял, скорей всего, в меня. Да разве пулей уложишь Советскую-то власть, неразумный? Даже одного Пинтилия пуля не в силах убить… Пинтилий должен сказать, кто стрелял, чтобы уберечь других.

Иляна рассудительно заметила:

— Что может сказать Пинтилий, когда дело было ночью? Тогда вскоре поймали Истрати Малая. Может, он? Только какой свидетель Пинтилий?

— Напрасно так говоришь, Иляна. Хочешь стоять в сторонке, ни с кем не ссориться? А чуть самое тебя заденут, бежишь жаловаться ко мне, — мол, пусть Советская власть защищает. Я старше тебя и больше твоего знаю. Прятаться за печкой можно только от дождя, и то если крыша не дырявая.

«Не иначе догадалась, зачем я пришла», — подумала Иляна.

И у нее сразу пропало желание просить справку. Даже не то чтобы пропало, а как-то растворилось в других мыслях. Работа в больнице стала теперь казаться не такой уж заманчивой. Если хорошо пораскинуть умом, нетрудно убедиться, что ничего хорошего из этого получиться не может. Придется вечно маяться в дороге — то туда, то обратно, — дом останется без присмотра, а ребята совсем отобьются от рук. Почему бы, в самом деле, ей не записаться в колхоз, как все остальные сельчане? Чего ей откалываться от других? Не может же ошибиться все село, все, кто уже вступил в колхоз. Значит, это не такая страшная штука. Если был бы жив ее Максим, он первым, обязательно первым, записался бы в артель.

— Мне пора идти… — спохватилась Иляна.

— Посиди, не каждый день доводится вот так встречаться. Посиди.

— Не могу. Хочу поскорей взглянуть, что там натворили мои сорванцы.

— А ведь говорила, что пришла с какой-то просьбой, — напомнила Лимпиада.

— Насчет колхоза хочу посоветоваться. Погодить, пока выяснится с Пинтилием, или самой подать заявление?

— Что выяснится с Пинтилием? — не поняла Лимпиада. — Болезнь или…

— Болезнь проходит, а вот наша с ним связь… Боюсь, что не очень прочная.

— Завяжи покрепче, если боишься.

— С моей стороны препятствий нету. А так… Сколько может тянуться такое житье? В один прекрасный день надоест ему у меня — и поминай как звали. — Иляна сделала небольшую паузу, смахнула слезу, вытерла глаза подолом юбки. — Нельзя ли как-нибудь узаконить это дело? А? Чтобы расписаться, как теперь полагается. О венчании я уж не говорю.

«Ах, вот куда ты вела, — сообразила наконец Лимпиада. — Могла бы и короче путь выбрать, прямее».

— Пинтилий такого же мнения?

— Чего бы я пришла морочить тебе голову, если бы он думал иначе?

Иляна уже радовалась, что не заговорила о справке. Это дело для нее было важнее. А справка, в конце концов, никуда не уйдет; в случае если не понравится в колхозе, можно попросить и справку. Однако Лимпиада что-то очень уж долго размышляет.

— Ладно, — Лимпиада подняла на Иляну свои добрые глаза, — устроим все, чтобы жили вы по-людски. Это в наших руках. Пусть только Пинтилий поправляется. А в колхоз можешь вступить теперь, не дожидаясь, когда он выпишется из больницы. Его уже записала в колхоз вражья пуля.

— Думаешь, все уладится?

— А как же! Уладится и будет по закону, не беспокойся.

— Ох, Лимпиада, камень ты с сердца сняла! — Иляна поднялась.

Теперь можно и домой. Лимпиада обещала, а она слов на ветер не бросает. Знала бы она, что Иляна еще час назад твердо решила покинуть село, искать счастье на стороне! Еще час назад она чувствовала себя здесь преступницей, не смела поднять глаза при встрече с кем-нибудь из односельчан. А вот поговорила с понимающим человеком, и жизнь кажется уже не такой безнадежно запутанной.

Лимпиада вышла проводить Иляну. Снег все сыпал и сыпал, зима не собиралась уходить, наоборот, устраивалась основательно, надолго.

— Да, — сделала вид, что только что вспомнила, Иляна, когда они вышли, — если не надоела, есть еще одна просьба. Очень Пинтилий тоскует по своим дочкам. Мне пойти к ним как-то неудобно. Может, ты поговоришь с ними? Он им все-таки отец, пусть проведают. То, что отец не мирится с матерью, их не касается.

— Не думаю, что от моего разговора с ними будет какой-нибудь толк.