Петр Капица - Неслышный зов

По лестнице Худяков не спускался по-обычному, а мчался так, что каблуки высекали искры. «Ура! Операция удалась! Выполнена чисто. Теперь только найти Лену».

Рубинская оказалась в столовой. Она не спеша доедала компот. Худяков подошел к ней вплотную и негромко доложил:

— Гроссбух Козл-Вятлина в портфеле. Как тебе его передать?

— Не здесь, — строго предупредила Рубинская, — пройдем в комитет. Там сегодня пусто. Ключ у меня.

Они вместе прошли в комнату комитета комсомола, заперлись и принялись листать гроссбух. Да, это была святая святых Козл-Вятлина, его дневники, тайные мысли. Даже поверхностное ознакомление с ними давало понять, что старик враждебно настроен ко всему новому, советскому. Только в последних записях об Олечке Воробьевой он как бы стал мириться с происходящим, порой срываясь на восторженный бред безнадежно влюбленного. Странные мысли приходили в его склеротический мозг.

«26 октября

Идут беспрерывные дожди. Олечка приходит в институт с мокрыми ногами. У нас в гардеробной она снимает плохонькие туфельки и чулки с заштопанными пятками. Устроив чулки и туфли сушиться у паровой батареи, она натягивает на ноги шерстяные носки, надевает тапочки и мчится на лекции.

У меня такое впечатление, что город тонет в мороси. Стопроцентная влажность. Стоит подуть ветру против течения Невы, река выйдет из берегов и затопит город. Такое было уже не раз.

Наши комсомольцы — видимо, в ожидании судного дня — начали каяться в грехах. Но не один на один, а при всех на открытых собраниях. Олечка еще не прошла чистку. Очень волнуется. Что она скажет обо мне? Впрочем, успеет ли?

Больше двадцати тысяч лет назад ледяной панцирь покрывал нашу землю. Когда наступало потепление, льды подтаивали и передвигались, неся на себе валуны. Уровень мирового океана повышался так, что заливал большую часть суши.

Подсчитано, что сейчас мировой океан содержит один миллиард четыреста миллионов кубических километров воды. Реки планеты тоже несут ее немало — тысячу двести кубических километров. Нам неизвестно, сколько жидкости скрыто верхним слоем земли. Суши во много раз меньше, чем хлябей. Иногда вода обрушивается сверху и выступает из-под земли. Это явление в Библии названо всемирным потопом. А предания говорят, что до нас на земле дважды жили другие разумные существа. Скоро и человечество либо вымрет, либо обретет жабры и плавники. Потом придут новые. Как эти существа будут выглядеть?

Какое-то неясное чувство подсказывает мне, что начинается всемирный потоп. Впрочем, в бесконечности все это не имеет значения. Зачем люди суетятся? Покаяния не спасут их. Sic transit gloria mundi. Так проходит видимость человеческой жизни, ибо непознаваем мир. Познаваема лишь его видимость, обманчивая и нереальная».

— Ну дает старик! — воскликнул Худяков, прочитав последние записи. — Явно спятил!

— Просто хитро придуманная личина для маскировки, — поправила своего помощника Рубинская. — Обычная уловка проповедников чуждой нам идеологии. Старикан пробрался под видом гардеробщика, чтобы разлагать студенчество. Его надо немедля изъять. И Олечка хороша! Теперь она у меня попляшет! Навряд ли получит комсомольский билет.

Рубинская решительно затолкала гроссбух в свой портфель и строго приказала Худякову:

— Смотри, о записях Козл-Вятлина никому ни слова! Мы их всех застанем врасплох!

Захватив сильно потяжелевший портфель, Рубинская решительно направилась в партком к Чижу. В ее руках был серьезный уличающий материал. Она легко сможет устранить всех своих противников. Путь к далекой цели скоро будет открыт.

Секретарь институтской партийной организации Чиж вызвал к себе Громачева, посадил напротив и выжидающе смотрел на него, полагая, что комсомольский вожак заговорит первым. Но Роман, не понимая, для чего он потребовался иронически настроенному руководителю парторганизации, недоуменно разглядывал того.

— Ты не догадываешься, зачем я тебя вызвал? — наконец спросил Чиж. — Рубинская тебя ни с чем не ознакомила?

— Одним «нет» отвечаю на два вопроса. На догадки туговат, — как бы сожалея, ответил Громачев.

— Если мне память не изменяет, ты, кажется, рекомендовал Олечку Воробьеву в секретари?

— У вас память отменная.

— А у тебя, брат, ослабло классовое чутье.

— Она баронессой оказалась или что-нибудь натворила?

— Разговор серьезный, не шути. Девушка слишком отзывчива и добра… к нашему идейному противнику.

— А какие доказательства?

— Вот эти записи, — Чиж вытащил из стола дневники Козл-Вятлина. — Разве тебе их не показывали?

— Нет.

— Странно. Но не имеет существенного значения. По этим записям мы можем судить об отвратительной и враждебной сущности старика. Он явно настроен против нас и всего советского. Но не бесталанен, собака, даже какая-то оригинальная писательская сумасшедшинка в нем есть. Такое понаписал о нас всех, что при народе не прочтешь. Кстати, и о тебе весьма нелестный отзыв.

— Иного не жду. Но мне он кажется ненормальным.

— Видишь ли, ненормальность его направленная, враждебная нам. Старик талдычит не только о бесконечно малом, но и о нашей реальности. Это помешательство не новинка. Всем давно известно, что некоторые математики начали забывать, что за отвлеченными формулами и уравнениями кроется материя. И делают это умышленно. Герман Коген, например, пытался доказать, что единственной реальностью является бесконечно малое. И это понятие относится к области чистого мышления и не нуждается в созерцании, — заговорил преподавательским тоном Чиж, словно перед ним сидел бестолковый студент, которому надо разжевывать простые истины. — Установлено, что буржуазные теоретики используют математику для подтверждения идеалистических теорий. Например, статистик Кетле математически вывел вечный процент нищеты и преступности. Стало быть, если такой процент выведен чисто научными путями, то нищета, проституция и преступность не являются неизбежными спутниками капитализма, а есть нечто данное от природы, посему бессмысленно бороться с эксплуататорами.

— О чем вы говорите? Перед вами дневниковые записи простого гардеробщика, который малость свихнулся!

— В том-то и дело, что не простого, а из бывших, явно знакомого с идеалистическими теориями. Он вреден в студенческой среде. Но теперь, на основании этих дневников, мы можем его изгнать из института и насторожиться против таких, как Воробьева. Чем он ее начинил?

— Я вас не узнаю, Виталий Модестович. Олечку-то за что шпынять?

— А за то, чтоб была умней и не распространяла свою доброту на кого попало. Этой комсомолке не хватает бдительности.