Петр Капица - Неслышный зов

На седьмом или восьмом круге я наткнулся на неумелых конькобежцев. Обошел их, задевая неразметанный снег, и заметил Нину. Она зачем-то вытащила своих подопечных на беговую дорожку. Увидев меня, что-то крикнула вдогонку. Насмешка или просьба? Не разобрал. Обошел полукруглой аллеей и вновь выкатился на прямую… Нинины ученики, видно, потеряв в себя веру, уныло заковыляли к скамейке, а сама учительница не удержалась и бросилась вдогонку за мной.

Шалишь, не догонишь! Прибавил ходу. На вираже в ноги ударил горячий ветер. Я вылетел на прямую полосу и — птицей — дальше. Нина не отставала. Шла широким накатистым шагом. Вдруг крутой поворот… Мои коньки предательски заскользили боком, и, взметывая сверкающую пыль, я с головой зарылся в сугроб.

Нина разрыла снег, она встревожена:

— Не ушибся? Как сумасшедший несется! Ты по-прежнему неисправим.

А мне было весело, я отделался лишь царапиной на виске. Взявшись за руки, мы покатили вместе…

Нам казалось, что мы стремительно несемся по отполированному и опрокинутому звездному небу и нет впереди никаких преград.

Мне хотелось покрепче прижать к себе девушку, но я не решался на это. Неизвестно, как она теперь отнесется к такой вольности. Но на дальней аллее я не удержался и, тормозя, обнял ее. Нина протестующе уперлась руками в грудь.

— Не надо, — сказала она. — У нас с тобой только дружба. Меня ведь там ждут.

— Ежели так, то прошу прощения.

Я отпустил ее. Обратно мы покатили порознь.

— Если хочешь серьезного разговора — приезжай ко мне в Сестрорецк, — предложила Шумова. — О дне договоримся завтра. Я приду на Седьмое небо в семь вечера.

Странное существо человек. Ведь прежде, когда девушка тянулась с открытой душой, я равнодушием погасил ее порыв. Теперь же, когда Нина держится отчужденно, она стала мне необходимой.

Ночью я видел ее во сне такой же, как на катке. Она упиралась руками мне в грудь и говорила:

— Пусть будет не по-твоему и не по-моему. Но ты сделаешь так, как я велю, иначе я и разговаривать с тобой не стану.

А утром я поднялся с постели в каком-то радужно-приподнятом настроении. На завод приехал раньше обычного, в раздевалке снял верхнюю одежду, натянул на себя брезентовую робу и отправился мимо гудящих мартенов по усыпанной скрапом земле в фасонный цех. Здесь меня уже поджидал Витя Чуприков. Он жил у родителей и каждое утро приходил сытым, в шутливом настроении.

— Встать! — приказал невидимому войску Чуприков, подбежал ко мне и, приложив руку к козырьку, отрапортовал:

— Товарищ бригадир, рядовой Чуприков прибыл раньше всех и ждет указаний.

— Вольно, — сказал я ему. — Одерни рубаху и подтяни ремень!

Вместе мы начали подготавливать рабочее место: разровняли землю, уложили подмодельные доски…

Коля Тузов появился незаметно. Он сунул озябшую руку одному, другому и стал озираться. У него каждое утро неизменный вопрос: «А мне што?» — хотя знает, что ему положено запасать для бригады речной песок, толченый древесный уголь, разведенный графит и белюгу.

Витя, подражая Коле, искажавшему слова шипящими буквами, серьезно посоветовал:

— На шобаках шерсть шбивать, за девшатами штрелять и вообще.

После столь точных указаний Тузову стала ясней его роль в общем труде. Он отправился к кладовщику.

Какими-то дотошными учеными подсчитано, что на мужских лицах произрастает более тридцати тысяч толстых и тонких волос. У нашего же Тузова густая растительность перекрывала все нормы и имела свойство каждосуточно подрастать более чем на миллиметр. Щетинистая борода делала Колину физиономию мохнатой, почти барбосьей. В честь быстро отрастающей бороды еще в фабзавуче Тузова стали величать Николаем Макаровичем. Но это солидности ему не придавало, так как подводили глаза. Они у него были какими-то детскими, вернее — щенячьими. Смешные темные глазята, поблескивающие в глубине под лохматыми бровями.

Нашу молодежную бригаду создали из трех фабзавучников и добавили в нее подсобника — Филиппа Агафонова, неотесанного деревенского парня, который бестолково топтался около опок, давил ножищами стержни и не знал, куда девать неуклюжие ручищи. Чаще всего он их совал туда, где они меньше всего требовались. От такого подсобника больше было вреда, чем пользы.

Я попросил мастера освободить бригаду от обузы. Тот осуждающе посмотрел на меня и упрекнул:

— Вот так комсомольцы! Их в специальных заведениях обучали, а они одного формовщика подготовить не могут. Стыдитесь!

Пришлось поручить Чуприкову всерьез заняться Агафоновым.

Усадив перед собой подсобника, Виктор стал задавать ему анкетные вопросы:

— Имя, фамилия, отчество?

— Мое фамилие — Филипп Гаврилов Агафонов.

— Это раньше так было. А теперь запомни: Филипп Гаврилович Агафонов. Уразумел?

— Угу.

— Социальное положение и происхождение?

— Чего?

— Кем твой батька был и кем ты работал?

— Мы по крестьянству.

— Колхозник?

— Не-е, — нахмурился Филя.

— Значит, в колхоз вступать будешь?

Филя поскреб ручищей ниже спины и буркнул:

— Несподручно нам. Не желаем.

— Так и запишем. По-ли-тически неграмотен. Точка. Квалифицироваться хочешь?

— А это чего?

— Формовщиком хочешь быть?

— Угу.

Производственная учеба у Фили началась с просеивания земли. Сито в его ручищах пищало, а земля сыпалась крупицами. Много крови попортил Чуприков, чтобы выучить увальня отбивать ладонями чечетку по пляшущему ситу. Наконец подсобник освоил эту несложную операцию, земля потекла рекой, покрывая все вокруг и даже наши ноги. Но простейшей формовки освоить не мог.

Одновременно Чуприков повышал и культуру ученика. Почти каждый день он вел пропагандистские беседы:

— Скажи, Филя, год рождения Карла Маркса.

— Карлам Аркса? — переспросил подсобник, коверкая незнакомую фамилию.

— Ай-яй-яй, Маркса не знает, — ужаснулся Витька, — придется тебе политический кружок посещать.

— Ходи сам. Я расписываюсь не хуже тебя.

— Расписываться и ворона может. Ты вот доклад сделай. За колхоз агитнуть сумей.

— Иди ты… — сердился Филя.

— Запишем: в третьей бригаде имеется чуждый элемент, — погрозился Чуприков и задал новый вопрос: — Филипп Гаврилович, на заводе ты заработаешь кучу денег, поедешь домой, там заведешь какую-нибудь Анюту, женишься… А дальше что?

Филя считал Виктора несерьезным человеком, поэтому ответил не ему, а мне, бригадиру:

— Не, Анютка Захарина не то. У нас сговор с Тосей. Вагиновой. Ей гармонисты любы. Вот бы на гармонь заработать да еще на сруб пятистенный. У меня уж и гвозди скоплены.

— Значит, в кулаки метишь? — не унимался Чуприков.

Но Филя, не обращая на него никакого внимания, мечтательно продолжал: