Альберт Лиханов - Встречи

Для матери нет выше счастья. Дрогнуло сердце Пелагеи, слезы выступили. И рассказала она Елохову — первому человеку — о себе, об Анфиске, об опасениях своих.

— Опасения твои напрасны, в обиду не дадим. Мы теперь — главная сила на деревне, — успокоил Елохов Пелагею.

Шла домой Пелагея со спокойной душой, словно бы сбросили с нее, с души-то, черный холодный камень.

После той злополучной ночи Юлька сутки не вылазил из дома. Как ни крути, ни верти — никудышная жизнь у Юльки. Такое умозаключение он сделал после долгих раздумий. Если оглянуться назад лет на полдесятка, то жизнь была проще, чем сейчас. Что-то натворил, так на худой конец отделаться можно было выволочкой, которая, кстати, быстро забывалась. Теперь не то. Юлька — парень уже, считай, взрослый. Поступки теперь не проходят бесследно, а оставляют последствия-камушки: обернешься назад — и заметен твой след, по которому не просто обратно пройти, словно по мелкому галечнику босыми ногами. И на память почему-то пришли слова Елохова, сказанные им недавно Юльке: «Без цели живешь, Юлий! Ты на ребят, на сверстников посмотри! Они, брат, великое дело делают: жизнь за рога берут. Хотят ее перевернуть да на ноги покрепче поставить. Не в хвосте они у жизни-то… И тебе надо, Юлий, мечтой обзавестись».

У Юльки где-то в подсознании другой голос появился. Он спорит с самим Юлькой:

«Как это ты без мечты живешь? А разве ты, Юлька, не хотел жить хорошо, сапоги иметь?»

«Это пустяк!» — вслух спорит Юлька.

«Но ты же хотел с комсомольцами подружиться, работать с ними?»

«Ну, это все из-за Анфиски».

Юлька возбужден этим спором. Он ищет табак у отца. Находит на голбце крупно нарубленный самосад, лепит неумело самокрутку. Затяжка дыма перехватывает дыхание, выбивает слезы.

«Стоп! Верно, я-то из-за Анфиски пошел с комсомольцами, а вот другие парни как? Не за погляд же Анфиски работают, эту жизнь-то на ноги ставят? — Юля забегал по избе от порога до стола и обратно. — Что-то я не заметил ничего такого… И стенгазеты эти. Испортили одну им, они другую, третью делают. Нет, тут что-то не то…»

Юлька вконец запутался в сумятице мыслей, так, что не в силах был найти одну, главную, которая разрешила бы его сомнения. Он накинул на плечи отцовский пиджачишко и выскочил на крыльцо, хватнул полной грудью чистый уличный воздух.

Из оцепенения его не вывел даже сильный голос Кирилла Балыбина:

— Ты чего рот открыл, как пескарь на крючке?

Юлька равнодушным взглядом скользнул по физиономии Балыбина. Тот поднялся на крыльцо, скрипя приступками. «Уж не рехнулся ли?» — подумал о Юльке.

Но когда Кирилл властно крутнул друга за плечо к себе на пол-оборота, Юлька словно от дремоты очнулся; в его глазах Балыбин заметил знакомое выражение преданности и некоторого страха.

Они пошли в дом.

— Домочадцы где? — спросил Кирилл.

— Пашут.

— Ты чего такой кислый? А я пришел прощаться с тобой, — наигранно улыбнулся Кирилл.

Он усадил Юльку рядом.

— Отец монатки сворачивает. На Урал уезжает, где-то там работу на железной дороге подыскал. Да ты и сам видишь — не житье нам больше здеся… Ремошники всякие по деревне козырем ходят.

В голосе Кирилла Юлька не заметил ни грусти, ни злости: вроде как на посиделках о разной чепухе болтает.

— Ну, ты не распускай нюни-то, — заговорил снова Кирилл. — Мы с тобой напоследок еще гульнем, как следовает быть, да и этим комсомольцам еще, как ее, эту к-карусель устроим…

Юлька подозрительно скосил на Балыбина взгляд.

— Слыхал я, Ефимка-то здорово тебя саданул? Ну, ничего, я за друга долг отдам! Ты ведь знаешь Балыбиных — в долгу не любят ходить, сами кого хошь оставят…

Юлька инстинктивно отодвинулся. «Опять про долг напоминает, — с горечью подумал он. — Будь они прокляты, эти сапоги».

А Кирилл продолжал свое:

— Праздничек завтра у колхозников назревает по случаю завершения сева. Какой же праздник, сам понимаешь, без карусели… А теперь, — Кирилл хлопнул Юльку по плечу, — неси-ко закуски, навроде капустки…

Балыбин вытащил из-за пазухи четвертинку водки и, довольный собой, тоненько захихикал.

На другой день после обеда Кирилл зашел за Юлькой. Тот молча собрался, и они вышли на улицу. Так же молча миновали последние дома деревни, дошли до овинов. Дальше за оврагом, поросшим густым молодым ельником, начинались Отноги. Оттуда доносился приглушенный расстоянием рокот трактора. У последнего овина Кирилл остановился, настороженно прислушался. Заодно подозрительно всмотрелся в Юлькино лицо. Что-то ему в Юльке не нравится. И вчера не нравилось, и сегодня тоже. Юлька осунулся, в молчанки играет, глаза в сторону старается отвести.

Балыбин пошарил рукой в куче отрепьев — отходов ото льна, вытащил берданку. Юлька не сдвинулся с места, только в глазах его мелькнул испуг.

— Ну! Чего стоишь? — зашипел Кирилл. — Пошли…

На выходе из ельника Кирилл присмотрел бугорок земли и лег за ним. Юльке приказал ложиться рядом. Не спеша уложил берданку перед собой, попробовал, хорошо ли ложе приходится к плечу; сощурившись, прицелился. Не отнимая берданку от плеча, обернулся к Юльке, подмигнул ему, прошептал:

— Лады! Теперича будем ждать…

Гул трактора приближался. Отноги вчера вечером были досеяны, и теперь Ефим связанными между собой пятью боронами доборанивал поле. Трактор шел с противоположного конца по правой стороне, а Балыбин с Юлькой лежали на опушке ельника — с левой. Через три-четыре минуты трактор дойдет до конца участка, повернется и пойдет прямо на парней поперек пашни. И почти под носом у них будет разворачиваться направо. Юлька понял, что Кирилл сегодня здесь уже был. И бугорок этот присмотрел. Очень удобный. За ним можно остаться незамеченным, а главное, бугорок — хороший упор. Наведи мушку на цель — ствол не будет плясать…

Юльку охватила неуемная дрожь. То ли от холодной весенней земли, то ли от чего другого. Юлька слышит дрожь в каждой клеточке своего тела. И даже сердце, ему кажется, не бьется, а мелко-мелко дрожит; Юлька крепче сжимает зубы, чтобы не зачакали.

А трактор все ближе. Вон уже на горизонте из-за пологого склона появился черный шевелящийся колышек — это труба. Сейчас покажется фигура тракториста, потом сверкнут отлощенные «шпоры». Еще минута, ну — две, и трактор будет в двадцати метрах от парней. Юлька закрывает глаза…

…Лет пять назад нависла над Ошланью суровая зима. Такой и старики не помнили. По вечерам звонко стреляли бревна изб от лютого мороза, ночью на задворках выли волки. Зверье, птицы от голода и холода замерзали и, преодолевая врожденный страх, устремлялись к жилью человека. Утром ошланцы видели вокруг множество следов — заячьих, лисьих, волчьих и даже лосиных. Многие из жителей к ночи выносили на задворки клок сена, березовые веники.