Альберт Лиханов - Встречи

Семкин все-таки оглянулся и, заметив бегущего за его комбайном Юлиана, выскочил из кабины, заметался в растерянности. Горело у двигателя. Но огонь уже сползал и по боковине, слизывая мазут. Лопалась новенькая краска. Хорошо еще, ветер не сильный, а то давно бы весь комбайн вспыхнул свечкой.

— Бро-са-ай землю на двигатель! — задыхаясь, заорал Юлиан. — Землей туши!

И где еще силы взялись: он заскочил на мостик двигателя, сдернул с себя пиджак и яростно стал забивать огонь. Больно обожгло руки и грудь, но Юлиан все-таки перескочил за двигатель и еще яростнее стал работать пиджаком — только бы не допустить огонь до бака с горючим. В этот момент подскочили остальные комбайнеры и штурвальные. Полетела земля, захлопали пиджаки — наверное, огонь придавили бы телами, но проворнее всех оказался Рогожников: как и полагалось, он схватил огнетушитель. И огонь подчинился людям…

Все как-то сразу остановились, посматривая то друг на друга, то на двигатель, облепленный желтой пеной из огнетушителя.

Рогожникову очень хотелось разнести в пух и прах Семкина, но, увидев обожженные руки Юлиана, он только махнул рукой и с горечью выдохнул:

— Ну и соколик же ты, Семкин!..

Юлиану крепко обожгло грудь, а особенно руки. Их больно было сгибать, и Рогожников твердо скомандовал Юлиану залезать в кабину грузовика и ехать в больницу.

Уже в кабине Юлиан, не зная, куда девать руки, с горечью подумал, что придется ребятам одним, без него, управляться нынче с большим хлебом…

…Весна в тот год запоздала. Шли первые дни мая, а снег еще лежал в лесу и в затененных оврагах. Солнечные, теплые дни выдавались редко. Но все же на пригорках, по берегам ручьев и рек нежной зеленью несмело пробивалась трава и кое-где появлялись желтенькие головки мать-и-мачехи.

Земля пока не поддавалась пахоте. Но самые нетерпеливые из крестьян выезжали в поле, да только лошадь, увязая по щетки, скоро выдыхалась. На лемеха налипала грязь. Пахать можно было лишь на угорах да песчаных склонах.

В один из таких весенних дней на взгорье у деревни Ошлань, где стояла деревянная часовня, рокоча и окутываясь сизыми султанами дыма, вполз колесный трактор. Поравнявшись с часовней, трактор остановился. Молодой парень Ефим Вяткин, сидевший за рулем, перевел рычажок управления газом до упора, и мотор, хлопнув раз-другой, стих. Парень положил руки на колесо руля и слегка склонил голову, словно прислушиваясь к бульканью воды в системе охлаждения.

Не прошло и минуты, как из-за угла часовни, подталкивая друг друга, робко вышли трое мальчишек. Они боязливо, сторонкой прошли мимо трактора и, не отрывая взгляда от железного чуда, пустились бежать без оглядки.

Как Ефим и предполагал, весть о появлении трактора облетела Ошлань с необыкновенной быстротой. Первыми появились те же мальчуганы, следом стали подходить мужики и бабы. За короткое время перед трактором собралась толпа человек в сорок. Послышался сердитый женский голос.

— Нашел куды пахучее железо ставить! Али не видишь: христово место здеся, — выкрикнула низкорослая, широкоплечая баба. Она больше смотрела на Ефима, чем на трактор, и зло винила парня в «греховодности».

Это была Андрея Балыбина, самого зажиточного мужика в Ошлани. В базарные дни Аксинья дома не засиживалась, ездила по торгам вместе с Андреем и обо всем, что творилось в округе, знала не меньше мужиков. В последнее время на «толкучке» только и ходили разговоры о колхозах да о тракторах. А раз она видела трактор своими глазами.

Однажды Андрей поделился с Аксиньей своей тревогой:

— И до нас черед дойдет, Окся. Понагонят этой нечисти в Ошлань — жизни не жди… Вверх тормашками полетит…

— А чо полетит-то? Мы-то причем здеся?..

От раздражения он густо покраснел:

— А при том, что земельки-то не будет своей. Напрямки будут пахать все подряд. Борозду меж полос этака железная кобыла перемахнет — не остановишь…

— Да ведь люди же им правят.

— В этом все и дело. Смотря какие люди. Посади-ко на трактор Оську, дак он тебе остановит!..

— Пропадет Оська. Ужо скоро пропаде-от! Кровью харкает, — хотела успокоить мужа Аксинья. А тот еще больше взорвался:

— Затемила: пропаде-от, пропаде-от! Нам-то с тобой не по два века отмерено…

Когда мимо двора Балыбиных с криками пробежали мальчишки, хозяин вышел за ограду и посмотрел на гору. Хотя и ждал этого дня, готовился к нему Балыбин, но дрогнуло сердце, сжало грудь, словно кузнечными клещами: на горе стоял трактор.

Мимо уже пробегали подростки и торопливо шагали мужики. Аксинья тоже вышла за ограду.

— Куды ищо? — нахмурился Андрей. — Неча делать…

Но, поразмыслив, удивил Аксинью:

— Поди, поди. Посмотри и ты.

И негромко добавил, приблизив лицо к жене:

— Вишь, где он стоит, трактор-от? У часовни. Христово место… Бабам скажи: испоганит место — от бога гнев будет…

Аксинья протерлась сквозь толпу и, широко расставив ноги, съедала Ефима взглядом. Она то и дело оборачивалась к бабам:

— Испоганит святое место, — крестилась притворно усердно, размашисто. — Гнать его отсель надо, бабоньки!..

Но Аксинью мало кто слушал. Толпа все ближе подступала к трактору, десятки глаз с любопытством рассматривали «железную лошадь», о которой уже столько ходило судов-пересудов.

Вперед выступил невысокий худой мужчина с бледным лицом. Щеки его глубоко впали, нос, острый и длинный, от этого, казалось, выступал еще сильнее. Но глаза! Они были удивительно прозрачны, словно капли росы на листочках мать-мачехи. Мужик протянул Ефиму руку, худую, испещренную множеством синих жил, и оказал:

— Ну, здорово-были! Давно ждем.

И став между трактором и Ефимом, представился:

— Иосиф Елохов. Председатель колхоза…

Он с надеждой посмотрел Ефиму в глаза:

— Покажи-ка, парень, трактор людям.

Ефиму и самому не терпелось показать трактор во всей мощи и красе, но, перебарывая великое желание, он стоял с напускным спокойствием, подбоченившись и выставив вперед правую ногу. Просьба председателя послужила сигналом. Ефим подошел к трактору, привычным движением поставил рычажок газа в нужное положение, открыл воздушную заслонку карбюратора. Почувствовав на себе десятки взглядов — нетерпеливых, доброжелательных, любопытных, недобрых — заволновался. И оттого закралось сомнение: а вдруг мотор не заработает? Немножечко поменьше откроешь заслонку в карбюраторе — пересос топлива. Покрутишь рукоятку до седьмого пота. Откроешь сильнее — обеднится горючая смесь. Тоже не скоро запустишь трактор…

Когда Ефим первый раз крутнул рукоятку и мотор, чихнув, выпустил из карбюратора ниточку дыма, толпа стихла, передние отшатнулись, стеснили стоящих позади. Даже Аксинья Балыбина, забыв про свои «обязанности», раскрыла рот от любопытства.