Альберт Лиханов - Встречи

Председатель встревожился:

— Может, помочь надо?

Ефим отрицательно мотнул головой и, разозлившись, резко крутнул рукоятку, вложив в рывок всю свою силу. О, счастье! Мотор гулко и ритмично набрал обороты: тох-тох-тох. Несколько колечек дыма, удивительно круглых, которые мотор выпустил из трубы при запуске, поднялись ввысь и, увеличиваясь в диаметре, таяли в сизом весеннем небе.

«Тох-тох-тох», — гудел мотор.

Ефим победоносно посмотрел на людей. Передние зажимали носы. Тракторист весело засмеялся: «То ли еще будет!» Он отцепил плуг, вынул из проушин прицепа шкворень, легко взобрался на сиденье. Оглушительно зарокотав, трактор сверкнул шпорами, отлощенными землей до зеркального блеска, и двинулся вперед.

Люди взволновались, некоторые бросились прочь. Но Ефим отъехал недалеко, остановил машину и, что-то поколдовав, снова пустил ее. Трактор пошел по кругу перед толпой. Поравнявшись с людьми, Ефим на ходу спрыгнул.

Ахнули в толпе:

— Бесовщина и только! Преставление света…

— Погляди-ко, один ходит…

— Задохнемся от дыма.

— Мы-то што! Пчелы все начисто подохнут, липы не будут цвести.

Ефим так же на ходу взобрался на сиденье, остановил трактор, отвязал веревку, которой он закреплял руль.

Когда Ефим заглушил двигатель, многие из толпы приблизились к трактору. Паренек лет тринадцати в большом, почти до пят, отцовском зипуне с залатанными боками смело подошел к ведущему колесу и пальцем попробовал стальную шпору на острие, словно топор. Прищурился и баском, видно, подражая отцу, произнес:

— А ничаво! В хозяйстве сгодилась бы штуковина: колун, али ищо чаво можно сделать!

Ефим снова расхохотался. В толпе тоже засмеялись:

— Эй, Подзимок, отвинти ночью. Эво их сколь у колеса, никто не хватится.

Паренек не обиделся, а подошел к трактористу и, подергав его за полу пиджака, с серьезным видом опросил:

— Ты вот што, паря, научишь меня рулить?

— Ого! — удивился Ефим. — А ты кто таков?

— Петрунька я. Или еще, как все кличут, Подзимок.

— А отчего так кличут? Живешь-то как?

— А што, живем не скудно — покупаем хлеб попудно; душу не морим — ничего не варим… А если и варим, то сами не едим… А кличут меня так по отцу. «Зима-Лето» он.

Ефим пуще прежнего захохотал, на глазах выступили слезы. Вытирая их тыльной стороной ладони, сказал Петруньке:

— Как подрастешь, непременно научу. Не только рулить, и работать на тракторе.

И выдержав небольшую паузу, добавил:

— А урожай мы с тобой будем собирать стопудовый! Чтоб ты душу не морил…

Среди людей, столпившихся вокруг трактора, заметно выделялись двое парней. Первый — узкоглазый, смуглый, с вьющимися волосами, в лихо надетой набекрень каракулевой кубанке, стоял с независимым, насмешливым видом, перекатывая языком по углам широкого рта махорочную закрутку. Его лицо, красивое, с чуть заметной горбинкой носа и сросшимися в переносье бровями, выражало не только некоторую нагловатость, но и неподдельный скептицизм: мол, видали и похлеще! Это был Кирилл, сын Андрея и Аксиньи Балыбиных. Рядом с низкорослым Кириллом стоял долговязый, худой парень — Юля Маричев. Он постоянно подергивал правым плечом, словно освобождая его от тяжелой руки, и наклонялся вперед, чтобы заглянуть в глаза Кириллу.

Кирилл кашлянул, кивнул в сторону трактора. Неслышно, одними губами, скомандовал дружку: «Действуй!..»

Юле Маричеву два раза повторять не надо. Скорым шагом он подошел к Ефиму.

— В луже твой тракторишко забуксует. По траве-то ходить легко, а ты вон тот пень попробуй сломать.

Юля оглянулся и вопрошающе поглядел на Кирилла. Тот едва заметно кивнул одобрительно головой.

Ефим оглянулся. Когда-то здесь, на взгорье, стоял раскидистый вяз в обхват толщиной. Но сломило бурей могучее дерево, и остался от него пень метра полтора высотой.

Председатель, заметив растерянность Ефима, выступил вперед:

— Не пни выворачивать трактор предназначен… Землю пахать… хлеб растить. А вас, товарищи, — обратился Елохов к людям, — прошу глубже смотреть в корень дела. По-государственному… Не слушать речей враждебных нам элементов, которые пытаются всякими неправдами опорочить колхозное движение.

— Подожди, председатель! Люди еще не убедились в настоящей силе трактора. Я им должен ее показать. Тащите веревки! — крикнул Ефим.

Сопровождаемый толпой, трактор развернулся у пня. Вскоре и веревки притащили. Их привязали за пень и серьгу прицепа трактора.

— Рра-а-зойд-и-ись! — крикнул Ефим и тронул с места машину.

Веревки натянулись, словно струны на балалайке. «Надо порвать их, иначе позор мне вместе с трактором», — подумал Ефим.

Он увидел злорадную усмешку двух парней — долговязого и того, в кубанке, и сердце его учащенно забилось. Ефим слегка сдал трактор назад. Потом, включив первую передачу, резче отпустил педаль муфты сцепления. Трактор гребанул шпорами — и веревки лопнули, словно по ним ударили острием топора. Ефим из-за гула мотора не мог услышать возгласов удивленных людей. Он только видел их выразительные жесты и возбужденные лица. Этого было достаточно, и Ефим снова засмеялся весело, счастливо.

— Несите еще веревки!

Но веревки обрывались, словно паутинки. Пробовали связать — напрасно.

Угасал еще один весенний день, над Ошланью сгущались сумерки. Затихла сутолока дневных забот. Захлопывались ворота оград, гремели запоры, их стук эхом отдавался в поскотинном лесу.

Ошланцы уже месяц, как не зажигали ламп, экономя керосин. Да и необходимости в этом не было: через шесть-семь часов снова розовел небосклон на востоке, а появление солнца люди привыкли встречать на ногах. Но в тот майский вечер почему-то еще кое-где на завалинках мерцали красные точки махорочных самокруток, да против обыкновения зажглись керосиновые лампы в двух домах: у председателя Иосифа Елохова и Андрея Балыбина.

Ефим, остановившийся у председателя, проснулся рано. Но Елохова на полатях уже не было. Шуршали за кожухом тараканы, со двора доносился стук топора. Ефим вспомнил вчерашний вечер, рассказы Елохова об Ошлани: «Нам предстоит многое сделать. Только восемь хозяйств из сорока восьми записались в колхоз осенью. Что мы сделали за зиму? Семена на посев подготовили, инвентарь… Ферму почти выстроили, лесом для других построек запаслись. Но главное — хлеб. Поэтому нынешняя весна для нас особенная. Справимся вовремя с севом — хлеб будет, и люди пойдут к нам; не выдюжим — пенять не на кого».

Ефим вспомнил еще, как напутствовал его перед отъездом в Ошлань начальник политотдела только что сформированной МТС Назар Махнев:

— Видишь, над мастерской висит лозунг?

Ефим оглянулся и прочел:

«Сделать все колхозы большевистскими, а всех колхозников — зажиточными!»